Деятель этот нам не чета, настоящий москвич. Старики его с научными степенями, дед академиком был или генералом, одним из тех, кому квартиры четырехкомнатные давали. Я к ним заходил после первой поездки, подарки передал, у сына родного времени не нашлось даже шофера послать.

Матери кофту и айфон, отцу смену рубашек.

Айфон ей не понравился, а рубашки с кофтой подошли, только старики все равно недовольны. Рубашки сидят хорошо, но что-то не так, а у кофты состав ткани неудовлетворительный.

Тогда они мне чаю предложили – и давай про сына, мол, он у них абсолютно нормальный, хоть с женой явно не живет, сослал в Европу, они и внуков-то не видят. А сам валандается непонятно с кем и какого полу. То есть с моим братом. А вообще лечить таких надо.

Умора, вот я, например, люблю девчонок с фигурой и волосами, попробуйте меня сначала полечите.

Живет брат один. Дружок его наезжает редко, матушка наша не навещает. Не потому что боится, как некоторые, во время полета с высоты сверзиться, нет, она гнездо богопротивного разврата посещать не хочет. Сидит у себя, молебны заказывает, чтобы избавить старшего от содомской напасти. Очень ей внуков понянчить хочется, меня извела, но что поделать, если брат неисправим, а я не такой влюбчивый, как она, не встретил пока свою половину.

Радости у брата вполне материнские, «буфетные». Любит караты и девятьсот девяносто девятую пробу. Ну и модным увлечениям богатеев он, конечно, потакает: овощи, выращенные без использования минеральных удобрений, рыба, выловленная из отдаленных, не оскверненных человеком глубин, эксклюзивные пилюли, приготовленные на основе результата анализа слюны.

Раньше брат обитал в доме, который теперь трудно разглядеть среди построек внизу, потом перебрался в эту, полумесяцем, если смотреть с самолета, башню. Только этаж был пониже и окна на теннисный корт. Там я у него и побывал в прошлый раз. А недавно он поднажал на своего, и тот купил нынешние тысячи квадратных футов.

Просторный апартамент в высоком этаже, повсюду комнаты, альковы и лоджии. За светоотражающими, усиленными на случай урагана окнами три стороны компаса, роскошь и достаток до горизонта. Собственный лифт, спортивный зал, пляж по пропуску, бассейн, возле которого целыми днями загорают несколько стариков. Как подсолнухи, они поворачиваются в направлении светила, клокочущего в комьях тропических облаков. Днем океанское марево и зубцы небоскребов, ночью чернота с россыпями летательных и плавсредств.

Перед моим приездом закончили обставляться. Интерьер, как теперь принято, сплошь натурален – тесаный и полированный камень, кавказский и американский дуб, фаянс, шелк, кожа, латунь, хрусталь, выдержанные напитки в тяжелых сосудах.

Всего, правда, многовато. Подушки такие пышные, что проваливаешься, диван столь огромен и широк, что, если на него залез, слезать не скоро захочешь – уж очень хлопотно, мебель такая пузатая и разукрашенная, будто сейчас все тумбы и буфеты распустятся и из них вылупятся цветы и существа, дверные ручки витые, но этого мало – на них еще и узорчик выгравирован.

И цветы свежие повсюду.

У меня одноклассница сразу после выпускного за мента вышла, а через два года мы ее хоронили. Неосторожное обращение с оружием. Скорбящие, правда, шушукались, что это он ее в состоянии опьянения. Так вот, у той одноклассницы на гробе столько же цветов было, гора.

Брат увлекся картинами. Не рисованием, покупкой. С гордостью и некоторым волнением обратил мое внимание на несколько обширных плоскостей под жирным красочным слоем. Мне очень понравились шикарные рамы, а ему – толщина мазков. И высокая цена. Я не знаток, но, по-моему, его надули.

Мне почему-то стало жалко брата, и я принялся его хвалить. Тонкий вкус, умение вести дом. Я не льстец, мне ничего не перепадает. Просто хотелось что-то хорошее сказать.

Брат на мои комплименты отреагировал по-своему. Сказал я, например, что кресло в кабинете очень удобное, а он ответил, что это не кресло, а помойка, и он его вчера купил, а завтра выбросит. И вздумалось мне поспорить, мол, чего же в этом кресле такого плохого, очень хорошее кресло, а брат стал кричать о его полной непригодности и вдруг схватил устричный нож и принялся кресло пырять, а потом вызвал уборщика, и тот избавил нас от мебельного трупа.

После этого я старался ничего не отмечать. Можно было бы воспользоваться этим свойством брата в борьбе с какими-нибудь недругами из обстановки, но ничто меня не раздражало, ничьего разрушения я не жаждал.

Впрочем, один враг у меня все-таки завелся. И какой.

Расположенный в так называемой обеденной зоне, составленный из ониксовых плит, лежащих на монументальном основании, настоящий могильный памятник, громадного размера стол явно был предусмотрен для еще куда большего помещения, чем трапезные просторы брата.