– Всё будет хорошо, ваша светлость. Если мадемуазель Ализон согласится, я заберу её. Его милость господин Рене нашёл мне место у гергоца Брабантского… Точнее, не у самого герцога, а в обители Братства Богоматери в местечке Хертогенбос. Там, как мне сказали, много членов приората. Они дадут и приют, и защиту.

– Да, да… – покивал герцог.

Мигель стёр с его щеки слезу, поправил одеяло.

– Послушайте, Мигель… я давно хотел об этом спросить, но всё откладывал… почему вы так и не вернулись к герцогине Анжуйской? – тихо спросил Карл. – Вы стали презирать её?

Мигель вспыхнул.

– Нет, что вы! Тогда мне следовало бы начать презирать с себя – ведь это я обучал, а потом и отпустил девочек, прекрасно зная, что им не выжить ТАМ. Просто отошёл в сторону и смотрел, как они идут к гибели… Смалодушничал, наверное. Убеждал себя, что Господь не допустит… А вернее всего просто понял, что и сам там не выживу, поэтому остался. В отличие от них, у меня выбор был.

Взгляд герцога, устремлённый на лицо монаха, оставался неподвижным несколько мгновений. Потом он глубоко втянул воздух и заговорил, стараясь делать это без заметных усилий.

– Я не верю в ваше малодушие, Мигель. Да и выбор есть у каждого. Всю свою жизнь я только и делал, что выбирал и выбирал, и следовал при этом, либо за чьим-то другим выбором, сделанным до меня, либо сам ставил перед выбором других… Мы все взаимозависимы. Вы просто захотели изменить это в себе, когда девочки ушли, не так ли? И, как мне показалось, преуспели в своём желании. Во всяком случае, власть, которую имела над вами герцогиня, значительно ослабла, так?

– Да… возможно. – Мигель задумался. – Когда-то я сам говорил, что мы ищем для себя волю более сильную, которая облегчает нам наш выбор. А ОНА тогда сказала, что никакая чужая воля не укажет путь к вере и счастью. И, знаете, вспоминая этот разговор с ней, я всё больше убеждался в том, что под верой ОНА имела в виду веру только в себя. Ни в Бога, ни в короля, ни в кого-то иного, сильного, а только в собственные силы и разумения!

Карл слабо улыбнулся.

– Вы поэтому не захотели читать манускрипты из моей кладовой?

– Да! Я пытался найти себя без какой-либо помощи. Только через собственное сознание.

– И как?..

Мигель с силой потёр виски, как будто хотел растормошить мозг, но лицо его при этом было страдальческим.

– Я, когда понял ЕЁ слова, решил, что нет ничего проще. В какой-то момент даже уехать собирался, чтобы доказать себе – смогу! А потом… Помните, я вам рассказывал, как ОНА учила меня разговаривать с деревьями? Вот я и решил зачем-то попробовать. И не вышло!.. А потом не вышло и рассуждать, опираясь только на собственные разумения. Всё время лезло в голову то, что заучил ранее, страхи какие-то, перед кем – не знаю, но стойкие, укоренившиеся, что, если я пойду против, кто-то обязательно придёт и накажет. Я их отгоню на время, но они подбираются с другой стороны и лезут, лезут в голову, укладываются там на места давно пригретые и, словно дразнят: «Видишь, тебе уже не так беспокойно, не так хлопотно и страшно! Тебе ПРИВЫЧНО думать так, как подсказываем мы. Вот и живи так!..» И я то поддавался, то восставал, пока не понял, что попросту слаб. Мне не совладать с той жизнью, что вокруг. Надо, или родиться с верой в себя, которая есть у НЕЁ, или обладать большей силой духа, чтобы суметь выделить из себя целую часть собственного естества. Я так и не сумел. Только на то и хватило, чтобы не возвращаться к её светлости. Но и она не очень-то звала.

Снова повисло молчание. Только в камине мягко гудел огонь, да изредка что-то потрескивало, добавляя умиротворения этому снежному дню, пусть даже и не видимому через прикрытые ставни.

– Как вы думаете, – прошелестел вдруг голос Карла, – ОНА очень страдает сейчас?

Мигель опустил голову. Он прекрасно понял, что герцог, когда спрашивал, имел в виду вовсе не мадам Иоланду. Но почему-то, с тех самых дней, когда стало известно, что девушки обе в плену, здесь о Клод предпочитали говорить «она». Как будто пытались суеверно спрятать её за безличностью, то ли от Судьбы, то ли от чего-то другого, чего сами не понимали, но чувствовали, что надо именно так! Без имени.

– Уверен, они обе не потеряли себя, и не потеряют, что бы ни случилось. – Глаза монаха заметно слезились. – И ОНА, и Жанна страдания презирают.

Карл тяжело вздохнул.

– И всё-таки, всё-таки… Как страшно, наверное, этой девочке среди ненавидящих. Раньше я хотел, чтобы все о ней поскорее узнали, а теперь молюсь только о том, чтобы никакому Кошону, или Бэдфорду не пришло в голову с ней поговорить…

– Думаете её убьют?

– Ей не простят…

В камине загудело, и от горящего бревна отвалился вдруг кусок коры, взметнув вверх целый сноп ярких искр. Мужчины вздрогнули от неожиданности. Мигель поднялся, взял кочергу и поворошил угли.

– Страшно будет всем нам, если она погибнет, – сказал, глядя на огонь. – Для неё же просто начнётся другая жизнь, потому что только в такой исход она и верит.

– Аминь, – прошептал Карл. – Я бы тоже хотел так… Но тут мы с вами похожи, Мигель – и моё сознание боится выйти за рамки знакомого… Но ничего, скоро ему придётся это сделать. И, если Господь будет милостив… если даст мне хоть какой-то шанс на новую жизнь, я бы попросил только об одной милости – стать действительно смелым…

– Аминь, – в свою очередь прошептал Мигель.

Герцог умер через день, 21 января.

После пышных похорон, Мигель собрался и поспешил было выполнить последнюю волю умершего. Но опоздал.

Он подошёл к дому Ализон Мэй всего через несколько минут после того, как толпа местных крестьян и мастеровых закончила терзать её избитый, изуродованный труп перед воротами полностью разграбленного дома. Того самого, который подарил своей возлюбленной Карл Лотарингский.

Постояв немного перед тем, что ещё утром было женщиной, Мигель повернулся и ушёл, неся в себе горький привкус мыслей о том, что в Нанси так и не простили её избранности.