Изабелла велела принести письменные принадлежности. Отослав слуг, прогулялась вокруг стола.

— Ненавижу писать, — заявила она.

Де Труа пожал плечами и отхлебнул вина. Изабелла села к столу, разгладила пергамент, прижала его солонкой.

— Нет, — сказала она. — Я не могу вот так, сразу, не обдумав. Вы же понимаете, какой это документ.

— Я уезжаю на рассвете, — сухо сказал де Труа.

— Вы — безжалостный! — вырвалось у принцессы. Она внимательно посмотрела на шевалье: — Другой, наверно, не смог бы выполнить такую работу. А вдруг, став королевой, я вам припомню это выкручивание рук?

Де Труа не успел ответить. Изабелла отвернулась и, почти не отрывая пера, написала десяток строчек. Посыпала белым песком свежий текст. Свернула лист и швырнула под ноги шевалье.

— Я бы не удивилась, узнав, что вы маркиза заставили написать то письмо каким-нибудь изуверским способом.

Де Труа сделал вид, что шутка ему понравилась.

Когда шевалье приказал Гизо готовиться к отъезду, оруженосец спросил:

— Мы совсем уезжаем из Яффы?

Этот вопрос удивил де Труа. Он не делился своими планами со слугою, ценя его за молчаливость, понятливость и исполнительность.

Де Труа находился сейчас в настроении, мало чем отличавшемся от настроения только что оставленной им принцессы.

Его дела в Яффе почти закончились, поручение, в сущности, выполнено. Но нет спокойствия. Он собой недоволен.

Пожитки уместились в два баула. Глубокой ночью на трех лошадях де Труа и Гизо оставили дом и поскакали к жилищу госпожи Жильсон, за городские стены. Она встретила их заспанная и раздраженная. Но ворчать по поводу их вторжения среди ночи не смела.

— Приведите себя в порядок, — сказал де Труа, усаживаясь в кресло возле забранного железною сеткой окна.

— Что вы задумали, сударь? — спросила хозяйка, размазывая по лицу следы экзотических притираний.

— У нас мало времени, — сухо сказал шевалье.

— Но, согласитесь, в вашем присутствии…

— Пока вы облачаетесь, я объясню вам особенности предстоящей работы. Другого времени не будет.

— Смотрите в окно, а не на меня.

— Успокойтесь, я вас не вижу. Но если настаиваете, я отвернусь.

Тьма за решеткой стала бледнеть. В саду был туман. Де Труа закутался в плащ.

— Я привез вам шанс для реванша.

— Я не поняла.

— Вот здесь, — он похлопал себя по груди, — находится письмо Изабеллы к Конраду Монферратскому.

Госпожа Жильсон замерла над лоханью.

— Маркизу Конраду?

— Вы понятливы. Принцесса согласна выйти за него замуж.

— Замуж?! — вскрикнула госпожа Жильсон.

— Во-первых, не так громко, во-вторых, не перебивайте. Так вот, вы отвезете это письмо графу Рено.

— Я сделаю это с удовольствием, но… Но если он спросит, каким образом оно ко мне попало?

— Скорей всего, не спросит. Ему будет не до этого. Но если и спросит, ответите, что письмо дала вам принцесса.

— С какой стати?!

— Я просил не перебивать! И одевайтесь, что вы остолбенели! Скажете, что по заданию маркиза вы приехали в Яффу выяснить отношение Изабеллы к возможности такого брака. Вы привезли послание Монферрата и вот получили ответ. Репутация ваша графу известна, и он не удивится.

Госпожа торопливо, но тщательно одевалась. Де Труа любовался восходом.

— Но если он спросит, с какой целью я показываю ему это послание?

— Я уже говорил, ему будет не до деталей. А если что, говорите правду.

— Какую правду?! Я не говорила ни слова правды уже двадцать лет.

— Скажите, что ненавидите принцессу, хотите ей навредить, а попутно с выполнением просьбы маркиза устраиваете свои дела. Вы еще не одеты?! У нас нет времени. Сейчас граф дома и спит. Куда он денется через час, только Богу известно. Вы согласны искать его по всем охотничьим угодьям королевства?

— Не могу же я ехать к человеку, который мне не безразличен, одетой кое-как.

— Понадобится, так поедете голой, — негромко сказал де Труа.

Проводив ее, шевалье снова сел у окна. Перекликались птицы, что усилило прелесть утра.

Бесшумно вошел Гизо и спросил, подавать ли утреннее питье. И нужно ли распаковываться.

— Нет, Гизо, мы завершили дела. А питье давай.

Недвижно сидя в кресле, де Труа пытался себе представить, что произойдет, когда граф прочтет письмо. Ловушка сплетена хитро, и самая сильная птица не сумеет из нее вырваться. Но почему нет ощущения торжества или хотя бы удовлетворения?