— Зато с малярной верно! — отвечаю ему.

Вдруг — распахивается дверь, на пороге — дежурный и Червяченко.

— Ах, вот вы чего притихли! — дежурный говорит.

— Мы не притихли! — говорю ему.— Мы поем!

— Ну, хорошо, хоть нормальные люди нашлись! — дежурный говорит.— А то маляры эти — как ушли неделю назад, так и сгинули!

— Скоро кончаем уже! — Николай говорит.— Только учтите — в свежеокрашенном помещении, да еще с дверью закрытой, находиться опасно!

— Намек понял! — Дежурный усмехнулся.— Ладно, докрасите — пойдете. А кафе то известно нам своими номерами — с ними разберемся!

— Только учтите — в течение суток никого нельзя сюда запускать! — я говорю.

— Это уж вы учтите! — усмехнувшись, дежурный говорит.

Закончили, выскочили на воздух.

На пыльной вывеске «Следственный отдел» Николай написал пальцем: «Ура!»

Помчались. На замусоренном пустыре валялась пластом собака, словно часть этого мусора, но решила вдруг отделиться — вскочила, резко залаяла, обозначила себя — и снова рухнула.

— Туда-то на машине нас везли — а обратно пешком! — Николай проговорил на ходу.

— А что ты — еще не наездился? — удивился я.

— Вообще-то да! — согласился Николай.

— И-и-и-диные карточки! — пронзительно кричали у метро.

— Эх, жаль, не по карману пока! — вздохнул я.

Мы бежали вдоль больницы. Больной с третьего этажа кричал что-то через газетный рупор своей жене.

Между тем уверенно вечерело.

Радостные, мы ворвались в наше любимое кафе.

— Здравствуйте! Вы нас еще не забыли?

Наступила некоторая пауза.

— Не забыли! — нервно повар ответил.— Но скоро уже закрываемся. Ничего нет. Только макароны с лапшой.

— Отлично! — воскликнул я.— Макарончики с лапшой — любимая моя еда! А если обсыпать еще поверху вермишелкой — полное объедение!

Повар ушел, загремел баками.

— Все съели! — вернувшись, угрюмо сообщил.

— Как же так? — воскликнули мы.— Нас же не было? Кто же съел? Разве кто-нибудь это любит, кроме нас?

Понуро побрели.

— Ну ничего! — сказал я.— А давай вместо физической — духовной пищей питаться! Вот — афиша, гляди! Вера Зазнобина. Популярные песни! Пошли?

Сели в девятом ряду, долгое время крепились, но когда запела она нашу любимую «Ёлы-палы» — не удержались, стали с Николаем подпевать.

Тут дежурный администратор по проходу к нам подполз по-пластунски, зашептал:

— В милицию захотели, да?

— Нет,— вздохнули.— Нет… Второй раз уже не потянуть!

Пришлось уйти. Примчались ко мне домой.

— Хотелось бы пожать немного плодов! — Николай говорит.— Я имею в виду: за духовной пищей обязательно физическая должна идти!

— Так ничего ж нет! — воскликнул я.— Вот — только коробочка какая-то… написано «Кекс»… внутри почему-то порошок.

— Знаю! — вскричал Николай.— Это надо в формочке печь!

— Так долго, наверное…— Жадность душила меня.— Ночь уже…

— Ну и что? Хорошее дело! Ночной кекс! Думаю,— Николай говорит,— что можно даже традиционным это сделать: «Ночной кекс». Единомышленников на это дело приглашать — спорить, хохотать! — Возбужденно по кухне заметался, нашел формочку, засыпал порошок.

— Думаю,— я сказал,— что в эти ночные часы… более близкого нам человека, чем дежурный милиции, не найти!

— Точно! — Николай говорит.

Узнали телефон нашего отделения, набрали номер… Знакомый голос!

— Алле! — взволнованно Николай залопотал.— Это дежурный?! А это мы!.. Не забыли еще нас?.. Ну да!.. Хотим вас пригласить — в смысле, когда освободитесь — на ночной кекс!.. Адрес какой? — На меня посмотрел, потом вдруг неожиданно трубку повесил.— Ишь, хитренький какой — адрес ему!..

Кекс почему-то слегка сгорел. Пожевали кекса, запили оробеловкой. Помолчали.

— Ну… чего такой грустный? — Николая спрашиваю.

— Я не грустный, я — надменный! — Николай отвечает.

— Вот — так и спи давай! — говорю.— Очень тебе идет.

Утром я проснулся, вскочил, крякнув, принял ледяной душ, гикнув, выпил чашечку кофе… Кран вдруг распелся — тоже, певец!

Выскочили на улицу.

— Ну все — я пойду! — Николай говорит.

— Давай. Я буду тебе махать.

— А я буду постепенно уменьшаться.

— Договорились! — Руки пожали.

— Только должен сперва понюхать розу — давно не нюхал роз! — Николай говорит. Решительно, прямо по газону, пошел к кустам. Какой-то общественник погнался за ним — но Николай, нюхнув розу, увернулся от него, выскочил на проезжую часть. Мимо с ужасным почему-то грохотом мчалась телега, Николай боком вскочил на нее, помахал общественнику (и мне, надеюсь?) рукой и унесся вдаль.