Шрифт:
Работая в престижном глянцевом журнале, Марина по долгу службы знала всех более-менее выдающихся политических деятелей, бизнесменов и шоу-звезд, но это лицо видела впервые. Не замечая ничего вокруг, она уставилась в пронзительно-синие глаза незнакомца. Помотала головой, отгоняя оцепенение, и наконец заметила Оливию. Хозяйка квартиры спала на диване, свернувшись калачиком и даже не сняв домашний шелковый халат. Одну руку она подложила под щеку, вторую свесила до пола. Белые волосы разметались по черной коже дивана, полы халата задрались, обнажая загорелое бедро. Музыка лилась из колонок, нежный женский голос пел:
Мечется в клетке волк. Пытаясь прутья сломать. Клетка сильнее него, Но ему это трудно принять [1]Марина остолбенела. Она очутилась в святая святых, вряд ли Оливия обрадуется, обнаружив ее здесь. Украдкой она сделала снимок блондина и попятилась к выходу, не свода взгляда с Оливии, собралась снова позвать ее, но замерла с открытым ртом: на паркете валялся пустой шприц и исписанный крупными буквами лист бумаги. Бросило в жар, потом — в холод, ладони взмокли.
1
Слова из песни «Зов маяка» группы Флер.
Марина шагнула к Оливии, коснулась ее шеи, нащупала едва различимый пульс и выдохнула с облегчением. Живая!
Отступив, Марина сфотографировала комнату — скорее машинально, чем повинуясь зову разума. Склонилась над запиской, сделала еще один снимок: «В моей смерти прошу никого не винить. Я слишком устала бороться и хочу уйти».
И тут она ощутила чужое внимание. Кто-то большой и недобрый стоял позади и сверлил спину взглядом. Наклонившись еще ниже, Марина использовала фотоаппарат, как зеркало. Отражавшаяся в нем комната была пустой, но ощущение присутствия не исчезло. Медленно разогнувшись, она обернулась и встретилась взглядом с фотографией блондина.
И чего только не пригрезится со страха!
Видимо, Оливия решила инсценировать самоубийство и сделать из него шоу, чтобы манипулировать возлюбленным. Скорее всего ее жизни ничего не угрожает: истеричные женщины часто так делают. В том, что причина случившегося — несчастная любовь, сомнений не осталось. Есть только одно «но»: Марина давно наблюдала за Оливией, это была рассудительная талантливая женщина, добившаяся всего своим трудом. Ни богатого отца, ни «папика» у нее не было. Зато было первое сопрано и три октавы, целеустремленность и нечеловеческая работоспособность.
Выходит, Марина или не разобралась в ситуации, или ошиблась в человеке. Открытые двери, доброжелательный консьерж намекали скорее на второе.
Что ж, это даже к лучшему: не будет мучить совесть, что сунулась в частную жизнь, вынесла на всеобщее обозрение чужую трагедию. Марина прицелилась фотоаппаратом в самую большую фотографию блондина, сняла его и поставила галочку; что надо будет выяснить, кто он такой.
Затем вынула из фотоаппарата карту памяти, спрятала, вставила другую и набрала «Скорую помощь».
Дожидаясь врачей, она вытащила планшет, подключилась к Интернету и написала: «Любовь едва не убила Оливию. Знаменитая поп-дива попыталась покончить с собой. К счастью, она не заперла входную дверь, и певицу вовремя нашли. Кто он, тайный возлюбленный Оливии?» Прикрепив фотографии блондина, Марина отправила письмо главреду Тампошке, позвонила ему:
— Аркадий Анатольевич, срочно проверьте почту.
— Что-то случилось, радость моя? — пробормотал главред масляным голосом.
— Сенсация, Аркадий, — скривившись, ответила она. — Поверьте, в ваших интересах поспешить.
Считается, что мужское внимание льстит женщине. Наверное, да, но только если поклонник — не лысеющий с темечка, мелкий, самовлюбленный Тампошка.
Взвыла сирена «Скорой помощи», и Марина отключилась. Чувство было, будто она искупалась в сточной канаве.
Домой Марина попала к девяти вечера голодная и измотанная. Два часа пришлось провести в кабинете следователя, еще полтора — добираться домой.
Но самым тошным оказалось то, что самоубийство Оливии — не инсценировка. Женщина действительно хотела уйти из жизни, принятая доза наркотиков могла быть смертельной. Сейчас поп-звезда находилась в реанимации, врачи боролись за ее жизнь.
Тампошка фонтанировал комплиментами. Сотни желтых газет беззастенчиво перепечатывали Маринин материал, а ей хотелось вымыться. Другая на ее месте радовалась бы: премия гарантирована, зависть коллег — тоже, но за полгода работы журналистом очерстветь не получилось, и добывание сенсаций из чужого грязного белья пробуждало проклятую совесть.
Права была мама, отговаривавшая поступать на журфак. Натура свое берет. Когда людям раздавали совесть, Марине отсыпали от души, и что теперь с ней делать? В жизни ведь как: если хочешь вкусно есть и мягко спать, крутись, через голову перепрыгивай, а совесть мешает, волочится балластом, и не сбросить никак.