Сбитый с толку событиями дня и ко всему готовый, Гриша кинулся в общежитие коммуны. Там лежал на койке Вандервельде, сжав зубы, из которых текла кровь, и выл по-волчьи. Скороходыч ходил с засученными рукавами около и внушал:

— Я тебе говорил, сучья нога, не лезь в спор, не раздражай мои нервы. Нервы мои потревожены всякой общественной нагрузкой.

А в сторонке, у стола, поставленного среди огромного зала, сгрудилась толпа галдящей молодежи. Когда они увидали Мозгуна, один вышел из толпы и сказал:

— Ты, Гриша, в цеху проводишь дни, от нас оторвался. Ивана тоже нет. Нас неустроевцы тревожат.

— А у кого носы побиты?

— У них же, — ответил тот. — Потому что пора вопрос разрешить, Гриша, и поставить его на попа. Костька — плут и демагог или он действительно авангардная часть молодняка? Потому что даже некоторые из его бригады в раздумье пали. Ежели решение наше, которым мы исключили Ивана из бригады за контрреволюцию, после того как он в столовой деревенскую комсу поднял на бунт, правильное, то почему в таком случае он повышенье получил? А ежели неправильное, то надо Костьку тянуть — почему демагогию разводит? Надоело нам это!

— По какой причине скулит? — оборвал Мозгун, указывая на Вандервельде.

— Поколотили здорово, по всем правилам, Неустроева защита.

— Эх, черти, чего вам надо, сами не знаете.

— Нам надоело втемную играть, — закричали вдруг остальные. — Кругом толки, разговоры. Вон Ведя говорил, будто тебя встретил он ночью и будто бы ты караулил его да Костьку и хотел их из-за утла кокнуть по злобе на Сиротину. Будто ты его уж за руки схватил, да он тебя припугнул, ты и струсил. Что тут за фантазии начались! И многие действительно верят, что твой раздор с Неустроевым из-за бабы приключился.

— А коли из-за бабы, коль это факт, обоих к лешевой матери, — раздались голоса.

Из толпы вслед за этим задорные предложения посыпались:

— Собирай, братия!

— Решать дело надо с пылу с жару.

Вскоре явились девушки из женского общежития и тихомолком расселись по кроватям в углу Зал на шестьдесят коек вскоре гудел, как улей. Колька Медный, оставшийся на все время в бригаде Переходникова, успел распоясаться. Он кричал:

— Мы все, ядрена мышь, единых пролетарских кровей люди, а только скажи ты, Мозгун, наша голова, — из твоих супротивников один али оба правы? Неустроевцы нас контрами зовут и всячески задирают. Вот Вандервельде, которому Скороходыч всыпал, и вполне правильно, — как зверь лютый.

Его перебил парень с громовым голосом:

— Для нас ясность нужна. Ежели Костька прав, то мы тебя и Ивана к черту выбросим, как действительных притворщиков, свивших родственное гнездо в бригаде, а ежели вы чисты, то — Неустроева в шею. Я сам в бригаде Неустроева, но не буду стоять за него, ежели он кривдит. Вот весь мой сказ.

Люди смолкли. В центр прошел уверенным шагом Неустроев. Обратясь к своим, он приказал спокойно:

— Бросьте склоку. Разойдитесь.

— Нет, мы не разойдемся. А ты скажи, — выкрикнул Колька Медный, — мы контрики или нет?

— Я не знаю, контрики ли вы. Объективный ход событий покажет. А что вы мешаете соцстроительству бузой — это очевидно.

— Ах, мы мешаем! — вскричал кто-то. — Ребята, ставь вопрос ребром — быть ему в бригаде или не быть? Быть ему с комсомольским билетом или не быть?

Гул заглушил отдельные выкрики. Неустроев, взобравшись на стол, указывал на окровавленного Вандервельде, Он указывал на него как на жертву террора враждебной бригады. Молнией прорезала сознанье Мозгуна мысль: «Неужели использует это?» Что такой исход дела был возможен, заметно было по довольному и уверенному лицу Неустроева. Вспомнилось Мозгуну письмо. «Писали вместе! Ах, как я недогадлив был!» Досада на несообразительность свою больше всего тревожила. Он почувствовал, как первый раз за всю жизнь стали в злобе трястись его губы. Он подошел ближе к столу, где стоял Неустроев, и стал глядеть ему в глаза. Всем показалось, что Мозгун хочет сказать что-то, потому все смолкли. Но вместо него заговорил Неустроев:

— Что за странное совпадение! Где Мозгун, там на меня нажим, поход. Совпаденье удивительное!

Он это сказал, обратившись к женской половине. Девушки ничего не ответили на это, но по всему было заметно, они сочувственно приняли его слова. Вдруг корка черного хлеба влетела Неустроеву в лоб. Он демонстративно пожал плечами, покачал головой и пристально поглядел в сторону переходни-ковцев. В это время в затишье Мозгун произнес:

— Совпаденья больше не будет. Установил истину и отделим баранов от козлищ.

Опять поднялись крики, опять бросили коркой в Неустроева.

— Что за намек? — спокойно спросил Неустроев Мозгуна в упор. — Если уж начистоту перед товарищами говорить об овцах и козлах в нашем движенье, то позволь напомнить (опять же не в плане личной злобы это говорю, а для установления фактов), кто это сказал про редактора нашего: «Я вижу его разыгрывающим из себя вождя, высокомерного от нескольких книжек, которые он прочитал сверх тех, что всеми читаны»? Кто это сказал про того, кто несет все тяжести по преодоленью некультурности масс на заводе, кто перестраивает деревенских Переходниковых в сознательных пролетариев? И что это за чистоплюйство — измерять ум и деятельность и значение людей количеством прочитанных книжек? А?