Но поскольку оба партнера были заинтересованы в том, чтобы их связь оказалась не раскрыта как можно дольше, встретиться договорились за городом, подальше. И обязательно в субботу. Обсудить надо было многое, так что Карабарс отвел на беседу весь субботний день целиком.

«И никаких подозрений! Ведь всем известно, что в субботу евреи не ведут никаких дел!» – зло усмехнулся про себя Карабарс.

Янычар не привык терять время, поэтому хоть вся Сотня постаралась воспользоваться отсутствием начальства и занималась в эту субботу своими делами или просто расслаблялась, как могла, он погнал своих молодых бойцов учиться.

Но даже его немалому запасу сил существовал предел, и потому, когда они возвращались в казарму, чавуш мечтал о том же, о чем и его бойцы, – напиться водички, умыться да сытно, вволю перекусить. А там и вздремнуть пару часиков, прогоняя накопившуюся усталость. Но, видно, не судьба. На самой окраине города их встретил Чернильница. Подбежал к ним и визгливым, срывающимся от долгого бега голосом прокричал:

– Янычар! Он – в городе! Тот русский… Я его сам видел, возле синагоги… Стоял и с девчонкой какой-то разговаривал. А сейчас обратно в усадьбу идет. Задержать бы его, а? Жаль, сотника нет… Ну, я к тебе и рванул, офицеры-то не в курсе… А его точно стоит задержать!..

Янычар замер, оценивая ситуацию, а потом довольно, по-волчьи осклабился. Молодые бойцы, разглядевшие выражение его лица, невольно попятились. Нет, верно его прозвали. Настоящий янычар и есть. Матерый, битый волчара. Жестокий, жесткий.

– Молодец! Это ты верно сообразил! Ну что ж… Говоришь, он этой дорогой идет? Ну и хорошо!

Янычар быстро отобрал семерых бойцов, успевших хоть как-то понюхать пороху, а остальных велел Чернильнице отвести в казарму.

– И не вздумайте там болтать! Узнаю, что кто языком треплет, этот самый язык с корнем вырву! – пригрозил он.

А потом повернулся и погнал свой неполный десяток оборудовать засаду. Нет, в том, что восемь вооруженных бойцов легко повяжут одного прихрамывающего и невооруженного мятежника, Янычар не сомневался. Но место надо было выбрать такое, чтобы тот убежать не мог. И чтобы свидетелей не оказалось. Да еще так, чтобы русский точно прошел через это место. Тропинок-то хватало.

В итоге чавуш разбил своих бойцов на две тройки, засевшие в кустах по обе стороны дороги, и выставил по одному бойцу в наблюдение впереди и сзади. Если по дороге кто пойдет, кроме русского, они, по ситуации, либо задержат ненадолго, либо сигнал подадут.

Я шел, не торопясь, и любовался окрестностями. Все же есть что-то такое в сочетании «горы и море», что заставляет любоваться ими даже совершенно не склонного к сантиментам человека. Кроме того, спешить мне было некуда. К занятиям можно было готовиться завтра, основные молитвы я уже разучил, в прошлое воскресенье даже прошел исповедь и причастие, хоть слова для исповеди и пришлось подбирать тщательно. Кроме того, я отыскал Теду и Розе их драгоценную Сарочку, так что теперь можно никуда не спешить и поберечь ногу, снова начавшую побаливать.

– Стоять! – вдруг раздался окрик справа. Хорошо, что я все же начал учить турецкий, иначе и не понял бы.

– Ни с места! – раздалось и слева.

Я огляделся. Для патруля место было не очень подходящее. Да и не походило это на патруль. Место глухое, потаенное, что захотят, то со мной и сделают. Памятная же рожа их старшего и вовсе не оставила сомнений, что ничего хорошего от этой встречи меня не ждет.

Следующую фразу я не понял, она была для меня слишком длинной и быстрой. Но – что ж тут понимать? Подойти требуют и предостерегают от «глупостей». Я осторожно, стараясь ничем их не встревожить, приблизился, одновременно с бешеным темпом прокачивая ситуацию. А ситуация, похоже, дерьмовая. Они тут, судя по поведению старшего, ждали именно меня. Но зачем? Я же не скрывался. Меня сегодня видели в городе. А в усадьбе меня можно было найти вообще в любое время. Но нет, не искали. Ждали тут, где факта их «беседы» со мной никто не заметит. А это может означать только одно: ничего хорошего от этой «беседы» меня не ждет. Впрочем, как они могут «беседовать», я наслушался. И в этом времени, и там, у себя, в «лихие девяностые»… Так что, если я ничего не предприму, впереди меня ждали только пытка да мучительная смерть.

Вот только расклад для боя не лучший. Нога снова разболелась, точность моей стрельбы от долгого перерыва в тренировках снизилась, так что стрелять придется в корпус, а не «отключать конечности»…

«А ведь просто поранить их и убежать не годится! – с сухостью во рту внезапно сообразил я. – Эти ведь не сами по себе бандиты! Они из местной Патриотической Сотни. И пусть их начальство в прошлый раз встало на нашу сторону, но теперь, если я их постреляю, даже без трупов, мне точно хана. А сбежать с острова я просто не успею. Скорость не та, да и судна подходящего нет. Нет, только валить. Всех и наглухо. Тогда, возможно, тревогу поднимут не скоро, и сбежать удастся. Впрочем, сейчас не до этого. Сначала надо пережить этот бой!»

Ну что же… Пришла пора вспомнить уроки Генри Хамбла. ВСЕ его уроки.

Янычар внимательно наблюдал, как этот русский ковыляет к ним. И затвор передернул, и солдатам приказал. Долгая служба приучила его, что лучше ожидать неприятностей даже от гражданской «овцы», и тогда неприятные неожиданности обойдут тебя стороной.

Русский же подошел шага на четыре, и вдруг… Глаза у него закатились, он издал невнятный полувсхлип-полустон и осел на землю. Через мгновение тело его выгнулось дугой и забилось в припадке падучей.