Лицо его приняло обиженное выражение. Он снял фуражку, и гвоздика упала на пол. Полицейский наклонился, поднял цветок, повертел его в пальцах, а потом швырнул за решетку камина.

— Лучше не делайте этого,— предостерег я.— Следователь может подумать, что цветок— вещественное доказательство, и напрасно потеряет время.

— А, холера! — выругался он, перегнулся за решетку, вытащил гвоздику и сунул ее в карман.

Второй полицейский вернулся очень серьезный. Он остановился посреди комнаты, посмотрел на часы, записал что-то в блокнот, затем поднял жалюзи и выглянул в окно. Полицейский, остававшийся со мной, спросил:

— Могу я к нему пройти?

— Не стоит, Эдди. Там нечего делать. Ты сообщил коронеру?

— Подождем ребят из отдела убийств.

— Ты прав, этим займется капитан Уэббер, а он все любит делать сам.

Он посмотрел на меня и спросил:

— Вас как будто зовут Марлоу?

Я ответил утвердительно.

— Это ушлый тип,— заметил Эдди.

Старший инспектор бросил ничего не выражающий взгляд сначала на меня, затем на Эдди, а потом на пистолет.

— Его убили из этой пушки,— сообщил Эдди,— Я ее не трогал.

Старший кивнул головой.

— А ребята сегодня не торопятся. Вы откуда взялись? Его знакомый? — спросил он, указав пальцем на пол.

— Я вчера впервые его увидел. Я частный детектив из Лос-Анджелеса.

— Ну!

Он подозрительно покосился на меня.

— Черт побери! Это очень запутает дело,— сказал другой полицейский.

За все время прозвучало первое осмысленное замечание. Я сочувственно улыбнулся Эдди. Старший снова выглянул из окна.

— А на другой стороне улицы дом Алмора, Эдди,— сказал он.

Эдди подошел и тоже взглянул.

— Да, верно. Послушай, а может быть, этот парень внизу...

— Заткнись,— пробормотал его товарищ и опустил жалюзи.

Они повернулись и посмотрели на меня тупыми глазами.

Послышался шум приближающейся машины. Немного спустя хлопнула дверь, и кто-то стал подниматься по лестнице. Старший полисмен открыл дверь, и в гостиную вошли двое мужчин, одетых в штатское. Одного из них я уже знал.

Первым вошел мужчина небольшого роста, средних лет, с худым измученным лицом и острым носом. Его коричневая шляпа, сдвинутая немного набок, прикрывала седые волосы. Вслед за ним появился деТармо, огромный полицейский с резкими чертами лица и стальными глазами — тот самый, которому не понравилось, что я остановился перед домом доктора Алмора. Двое ранее прибывших, не отрывая глаз от низкорослого человека, отдали ему честь.

— Покойник внизу, капитан. Его застрелили, промахнувшись перед этим несколько раз. Умер сравнительно давно. Парня зовут Марлоу. Частная ищейка из Лос-Анджелеса. Я не задавал ему никаких вопросов.

— И правильно сделали,— резко проговорил Уэббер. Голос его звучал угрожающе. Скользнув по моему лицу подозрительным взглядом, он слегка кивнул мне головой.— Я капитан Уэббер, а это сержант де Гармо. Ладно, сначала посмотрим на тело.

Он вышел, а де Гармо, оглядев меня так, будто никогда до сих пор не видел, последовал за ним. В сопровождении старшего полисмена они стали спускаться по лестнице. Эдди и я несколько минут таращились друг на друга. Наконец я спросил:

— А что, там напротив действительно дом доктора Алмора?

Тут с его лица окончательно исчезло всякое выражение, хотя и раньше оно было достаточно тупым.

— Да. Ну и что из того?

— Ничего.

Мы молчали, снизу доносились глухие неразборчивые голоса. Полицейский прислушался и сказал более приветливо:

— А вы помните это дело?

— Немного.

Он расхохотался.

— Здорово его похерили. Завернули в бумагу и затолкали в темный угол, чтобы никто никогда не отыскал.

— Вот именно,— согласился я.— Но любопытно, почему?

Полицейский посмотрел на меня весьма значительно.

— На то имелись важные причины. Не думай, приятель, что их не было. Ты хорошо знал Лавери?

— Не очень.

— Но ты следил за ним?

— Да, совсем немного. А вы его знали?

Полицейский покачал головой.

— Нет. Помню только, что вроде именно он нашел жену Алмора в гараже.

— Возможно, Лавери тогда здесь и не жил,— заметил я.

— А давно это случилось?

— Не знаю,— ответил я.

— Да уж, верно, не меньше чем полтора года назад,— лениво бросил полицейский.— Разве лос-анджелесские газеты не сообщали?