Шрифт:
— Конечно Милдред Хавеланд. Ведь ты тоже помнишь?
Но мистер Грейсон не помнил ничего. Он смотрел на нас, как лошадь, попавшая в чужое стойло.
— А какое это имеет значение? — выдавил он наконец.
— Скажите, пожалуйста, какого роста Таллей? Высокого?
— Что вы, нет! — ответила миссис Грейсон.— Гораздо ниже среднего. Это пожилой человек с каштановыми волосами, спокойным голосом и бледным лицом.
— Видно, ему было от чего побледнеть,— заметил я.
Грейсон протянул мне свою костлявую руку, и я пожал ее с таким чувством, будто прощаюсь с вешалкой.
— Если вы его поймаете,— сказал он, стискивая зубами трубку,— зайдите к нам со счетом. Конечно я имею в виду Алмора.
Я ответил, что все понял, но со счетом не приду. Потом прошел через темный холл. Кругом было тихо.
Глава 23
Дом на Вестмор-стрит оказался маленьким деревянным строением, примыкающим к большому зданию. Узкая бетонная дорожка вела ко входу. Я поднялся на крыльцо и позвонил. Дверь, находившаяся за проволочной сеткой, была открыта, но в помещении свет не горел. Чей-то усталый голос спросил из темноты:
— Кто там?
— Мистер Таллей дома? — спросил я в ответ.
— Кому он понадобился?
— Другу.
— Хорошо,— хрипло проговорила женщина из темной комнаты.— Какая требуется сумма?
— Это не счет, миссис Таллей. Ведь вы миссис Таллей, я полагаю?
— Уходите и оставьте меня в покое,— пробормотала она.— Мистера Таллея здесь нет, не было и не будет.
Я прижался лицом к сетке, пытаясь разглядеть помещение. Смутно виднелись очертания мебели. Похоже, женщина лежала на кушетке, а может, мне это только показалось.
— Я больна,— продолжала она.— Я устала. Уйдите, дайте мне отдохнуть.
— Меня направили к вам Грейсоны.
Минута тишины, потом вздох.
— Первый раз о них слышу.
Я прислонился к дверному косяку и взглянул на улицу. Там стояла машина с включенными фарами. Других машин не было видно. Я снова заговорил:
— Вероятно, вы в курсе, миссис Таллей, что Грейсонов еще интересует их дело. Что с вами? Не нужна ли вам помощь?
— Я хочу остаться одна,— упорствовала женщина.
— Мне необходимы сведения,— в свою очередь настаивал я.— Я должен их получить. Желательно спокойно, или с шумом, если нельзя иначе.
— Опять полицейский? — спросила женщина.
— Вы прекрасно знаете, что я не полицейский, миссис Таллей. Грейсоны не станут разговаривать с копами. Позвоните им и убедитесь.
— Я никогда о них не слыхала,— повторила она.— А если бы даже и слышала, у меня все равно нет телефона. Убирайся отсюда, коп. Я больна больше месяца.
— Меня зовут Марлоу,— пытался я объяснить.— Филип Марлоу. Я частный детектив из Лос-Анджелеса. Грейсоны уже кое-что сообщили, но мне еще необходимо побеседовать с вашим мужем.
Женщина в темноте тихо и печально засмеялась.
— Итак, вы кое-что узнали? — сказала она.— Вот это я уже слышала не раз. Великий боже, конечно слышала... вы кое-что узнали! Джордж Таллей тоже кое-что узнал... когда-то...
— Он сможет воспользоваться своим открытием,— заметил я,— когда поделится со мной.
— Если за ту цену, которую он уже заплатил, то лучше убейте его,— проговорила женщина.
Тут я увидел, что на улице кто-то зажег и опять погасил фонарь. Непонятно, зачем это сделали. Мне почудилась какая-то фигура возле моей машины.
В глубине комнаты возникло и исчезло бледное лицо. Теперь на его месте были волосы: женщина отвернулась к стене.
— Я измучена,— глухо твердила она.— Я страшно измучена. Уходите отсюда, сэр. Умоляю вас, уходите, пожалуйста.
— Я могу одолжить вам немного денег,— мягко произнес я.
— Вы не чувствуете запаха сигар?
Я потянул носом, но табачного дыма не уловил.
— Нет.
— Они были здесь. Часа два назад. Боже, как я устала. Прошу вас, уходите.
— Выслушайте меня, миссис Таллей.
Она повернулась, и из темноты снова проступили неясные очертания ее лица.
— Вот что: я вас не знаю,— сказала она.— И не хочу знать. Мне нечего вам сообщить. Впрочем, даже если бы и было, я бы все равно молчала. Я живу в этой норе, если мое существование можно назвать жизнью. Но все-таки я живу. Мне нужно только немного тишины и покоя. А теперь уходите и оставьте меня одну.
— Впустите меня,— настаивал я.— Давайте побеседуем. Я сумею вам помочь.
Она снова отвернулась, и в голосе ее прозвучал сдерживаемый гнев: