Мои знакомые рвались к Джуне. Я их не пускала, предвидя летающие табуретки и прочие веселые вещи. Веселые для меня и пугающие для них.

После ее хулиганств очередной обиженный, униженный и оскорбленный звонил мне и, всхлипывая, жаловался.

Я приходила, садилась напротив нее и, когда мы оставались вдвоем, качая головой, корила:

– Ну что ты творишь?

Джуна прятала глаза и оправдывалась:

– Все они хотят меня обокрасть! Но я же ничего плохого не делаю! Я же не со зла. Я просто хулиганка.

– Я-то знаю, что ты хулиганка. Но они тебя боятся не на шутку. Вон, в штаны наложили!

– У меня плечо болит. Вот здесь! – жаловалась Джуна. – Нерв там. Блуждающий…

– Хулиганье там блуждающее! – более миролюбиво ворчала я и массировала ей плечо. – Как ты себя ведешь?! Незнакомого человека – по морде!

– Он негодяй! – огрызалась Джуна. – Я же его насквозь вижу!

Поражаясь моему терпению, Джуна одно время как-то нездорово ко мне присматривалась. А однажды летом резко просунула костлявую руку под лифчик и схватила меня за левую грудь.

От неожиданности я даже поперхнулась.

– Ты же здорова! И детей рожать сможешь.

Я покосилась на портрет ее сына Вахо, который был явно не моим типом мужчины, и, приняв ужасно озабоченный вид, солгала:

– Двадцать пять лет назад, во время перестройки, после рождения третьего сына я сделала стерилизацию, чтобы нищету не плодить. Я больше не смогу никого родить, Джуна!

Она зашептала:

– Я все оставлю внуку. Этот особняк стоит сто миллионов долларов! Мне нужна не просто мать, а красивая, талантливая, умная. Как ты! Ты сможешь!

– Это из области фантастики! – задыхалась я от ее бешеного напора. Дико застучало сердце…

– Не ври! Не хочешь? – Джуна обиженно пылала глазами… – Не надо! – она буквально выскочила из комнаты к пациентам.

Мой друг экстрасенс Саша Бухаров умеет видеть то, что не вижу я. Например, маску смерти.

Он предсказал, что не позже чем через два месяца от нас уйдет наш поэт Александр Петров. Был уверен, что мы потеряем Бориса Петровича Химичева, когда команда завершила съемки клипа «Последнее танго».

Маску смерти Джуны он увидел во второй половине января 2015 года.

Перед той встречей между нами с Джуной прошел сильный стрессовый инцидент. После перемирия она поклялась загладить вину и подарить мне триптих картин. Я отказывалась.

Джуна настаивала.

Я хорошо изучила ее привычки. Раз в месяц или в два она меняла художников или рисовальщиков, что копировали ее работы для подарков. И даже подпись под ними они копировали с подписи Джуны. Иногда в мастерской просто заказывалась копия, отпечатанная на принтере. Далее ребятишки размалевывали копию маслом. Джуна их бранила, что не так упруго они вырисовали грудь или руки или не так раскрасили платье.

Она выгоняла старых, и брала новых.

Поэтому ее работы некоторым образом разнятся в стилях, в наборах красок, и даже подписи не всегда одинаково поставлены.

Впрочем, этим грешат все известные продаваемые мастера.

– Хорошо, – пошла я на попятную. – Но с одним условием. Я не хочу копии случайных людей. Я хочу триптих от тебя. Я сама поеду на вернисаж. Сама выберу рамки. Подрамники с холстами под них. И выберу сюжет тоже сама.

– Света! Клянусь! Я подарю тебе триптих! – обрадовалась Джуна. И добавила. – И Саше маленькую картин к у…

– Ты видела? Нет? – спросил Саша, едва мы выбрались на улицу, и жадно закурил.

– Что видела?

– Маску смерти!

– Ты уверен? – огорчилась я. – Сколько ей осталось?

– Она уже мертва! – признался Саша. – А физически – месяц. Два. Три. Года точно она не проживет! Максимум до лета…

Джуна умерла 8 июня. Саша был в Черногории. Он прилетел в день похорон. Перезвонил в ответ на мое смс, и не надо было угадывать, что он скажет.