Джорджия не уставала восхищаться тем гордым спокойствием и приветливостью, которыми отличалась Шарлотта Ресторик в самый разгар бедствий, обрушившихся на ее дом. Когда Джорджия добралась до Мэнор, Шарлотта давала дневные поручения своей экономке; с обаятельной легкостью извинившись перед Джорджией за то, что заставила ее ждать, она дала миссис Лейк еще несколько указаний. Она думала обо всем – о причудах своих гостей, о трудностях с подвозом продуктов по такому снегу, даже о полиции; миссис Лейк она наказала следить, не захочет ли инспектор Блаунт со своими коллегами отобедать в Мэнор, узнать, что бы джентльмены хотели на обед и в какое время им было бы удобнее всего отобедать.

– Ах, миссис Стрэнджвейс, – сказала она, когда экономка ушла, – я же со вчерашнего дня даже не поблагодарила вас за то, что вы сидели с детьми. Это было так чудесно с вашей стороны! Они просто переполнены впечатлениями.

– Прекрасные дети. Я как раз хотела спросить – нельзя ли мне чуть-чуть посидеть с ними сегодня?

– Конечно, дорогая, вы так к нам добры. Но, боюсь, мы вам надоели.

– Все замечательно! Если бы я могла снять с вас хотя бы часть этого груза… В такие дни ужасно трудно заниматься делами. Но вы так хорошо управляетесь по хозяйству…

– Я знаю, что с виду это бессердечно – заниматься домашними мелочами в такую пору, – сказала миссис Ресторик, спокойно глядя в глаза Джорджии, – но что еще остается нам, бедным женщинам! Наверное, это к лучшему, когда у тебя есть чем отвлечься – у меня просто душа сжимается смотреть, как бедный Хивард мечется по дому. Он принимает все слишком близко к сердцу. Теперь вот боится, что в своей родной стране не сможет и глаз поднять.

Джорджия искоса глянула на нее. Прозвучала ли в ее последних словах нотка снисходительной насмешки, или это была обычная американская легкомысленность? Твердое, тяжелое лицо Шарлотты Ресторик ничего не выражало.

– Самое главное, – сказала Джорджия, – не травмировать детей. А они знают эту легенду о комнате Епископа?

– Уверена, что нет. Это было бы неправильно – говорить с детьми о таких вещах, особенно когда они такие беспокойные.

– Но слуги все равно могли…

– Им дан строгий приказ – больше не говорить об этом! – авторитетно ответила миссис Ресторик. – А почему вы об этом подумали?

Джорджия рассказала ей о том, что вчера днем говорил Найджел.

– Только все это могло быть бахвальством, – неубедительно закончила она, – мужчины испокон веков хвастают перед женщинами. – Она зажгла сигарету и постаралась перейти к другой теме: – Скажите, миссис Ресторик, случалось ли вам заставать Элизабет в очень возбужденном состоянии? Мне показалось, что дети как-то не так относятся к курению.

– Боже! К курению?! Что за странная мысль! Я уверена, они не курят!

– Я тоже. Но вчера я предложила Джону сигарету – просто ради смеха. Он отреагировал очень странно. Вы же знаете, как дети обычно закрываются от того, что их пугает и им непонятно. Джон сказал: «Тетя Бетти дымила как паровоз». Тогда Присцилла начала говорить, что это несправедливо и что она вдруг «ужасно развеселилась», а Джон тут же заставил ее замолчать. У меня было впечатление, что девочка хотела сказать «когда нас поймали на курении». Все это как-то не вяжется с тем, что я знаю о характере вашей золовки.

В глазах Шарлотты промелькнуло любопытство и что-то еще. Помолчав, она ответила:

– Да, по-моему, я знаю, что тут… да-да, я припоминаю. – И после нескольких наводящих вопросов со стороны Джорджии она заговорила. За несколько дней до смерти Элизабет гости, попив чаю, разыгрывали с детьми скетчи. Во время одного такого скетча, в котором дети играли новичков в лесу, Эндрю в зловещей черной бороде, этакий злой дяденька, предлагал им, на злодейский манер, сигареты. Элизабет, сидевшая с Шарлоттой в отдалении, вдруг напугала всех истошным криком, откинувшись в кресле так, будто была близка к обмороку. Доктор Боган, сидевший по другую руку, отвел ее из комнаты и позже вернулся, объяснив, что случился приступ. Все были очень взволнованы.

Как тут не случиться, подумала Джорджия. От этого выплеска сумасшествия из души человека, того самого человека, которого всегда признавали не совсем нормальным, у нее кровь застыла в жилах.

– Вся эта история так ужасающе бессмысленна, – поделилась она с Найджелом, когда минут пять спустя все ему пересказала.

– Ужасающе. Но не бессмысленна, – ответил он, и его голубые глаза вдруг заблестели от какой-то догадки. – Мне надо пойти и подумать над этим, дорогая. И еще – поговори с детьми. Хочется узнать, говорила ли потом Элизабет им что-нибудь в связи со случившимся. Это очень важно.

Найджел слонялся взад-вперед по террасе позади дома, прокладывая дорожку в снегу. Сигареты, размышлял он. Марихуана, продаваемая в виде сигарет. Кота одурманили той же самой гадостью. В каждом из этих эпизодов Эндрю и Элизабет играли ведущую роль. Элизабет была наркоман кой. И она, и Эндрю – оба находились в Америке в одной и той же школе. Свяжем все предпосылки вместе – что мы имеем? Уже дважды возникла ситуация, за которой чувствовались или даже открыто играли роль наркотики. Вполне допустимо, что Элизабет могла распознать причину кошачьего бешенства. Она явно увидела в предложенных детям сигаретах что-то дурное. Предлагал сигареты Эндрю, и он же, вполне вероятно, одурманил кота.