Шрифт:
«Все трое во мне души не чают… Тем более когда я на коне! Мое имя не дает им спать по ночам, а днями лишает покоя». Абуласан закрыл глаза. Острое сожаление кольнуло его — как он проморгал продвижение Мхаргрдзели на военном поприще!.. Он бы остановил его, конечно же остановил бы… Разве Палаванди или тот же Саурмаг скажут что-нибудь лестное о Боголюбском?! О, Абуласан прекрасно знает, какого мнения о нем эта троица!
Он встал, нервно зашагал из угла в угол, горькая мысль заставила его яростно метаться по комнате. Буравящий взгляд амирспасалара не давал ему покоя. Буравящий взгляд и странная ласковость. Ведь этот человек, амирспасалар Саргис Мхаргрдзели, известен своим умением заманивать врага в нужные ему ущелья и там уничтожать. Он мастер заманивать.
Абуласан замер посреди зала. Снова уставился на гудящий огонь.
«Мастер заманивать… Мастер заманивать! — Казалось, языки пламени выкрикивают эти слова, хотят донести до слуха Абуласана. — Мастер заманивать!»
Все знали об этом таланте Саргиса Мхаргрдзели, и все же многие становились его жертвами. Как ему это удавалось? И почему этот всевластный, всесильный и коварный человек угодничает перед Абуласаном?
«Юлит щенком, потому что на самом деле хищник», — заключил главный казначей.
— Знаешь, почему он так ведет себя? Он никого не любит, никого не уважает… — сказал как-то Абуласану Парнавазисдзе, — он думает только о себе и своей выгоде. Он со всеми мил, чтобы ни с кем не сближаться, и никого не воспринимает всерьез… Ну-ка попробуй заговори с ним о том, что тебя волнует, он тут же сделает все, чтобы отделаться от тебя.
Главный казначей остановился возле кресла и снова посмотрел на гудящее в камине пламя.
Парнавазисдзе, правда, успокаивал его, но Парнавазисдзе смотрит на все со своей колокольни. От Абуласана же ничто не укроется, он нутром чувствует, что дело обстоит не так, как кажется Парнавазисдзе.
Острый слух Абуласана уловил чье-то дыхание за спиной. Резко обернувшись, он увидел Диомидэ, с гримасой на лице смотревшего на него.
— Почему вернулся? Какие-нибудь новости?
— Мои новости подрывают устои государства и семьи…
— Ты что это ходишь вокруг да около, разве так говорят с господином? — Абуласан сдвинул брови и опустился в кресло.
Диомидэ не спешил отвечать.
— Я не сказал ничего, думал, удостоверюсь еще раз, но от этого ведь ничего не изменится. Скажу сейчас, иного выхода не вижу, — он говорил медленно, с расстановкой, — царь-супруг Грузии Юрий Боголюбский стал посещать татар [26] .
26
Татарами в средние века грузины называли всех мусульман — турок, персов и др.
Абуласан невольно улыбнулся — последние слова Диомидэ произнес подчеркнуто пугающим тоном.
— Ну и что? Стал посещать и пусть посещает, если на то есть его воля! Что тут такого? — Но тут до его сознания дошел ужасный, чудовищный смысл сказанного Диомидэ, и с несвойственным ему дрожанием в голосе он спросил: — Зачем, почему он ходит к татарам?
— Царь-супруг Грузии водится с мужиками, замеченными в скотоложстве, батоно! — понизил голос Диомидэ.
Абуласан хотел одним рывком вскочить с кресла, как это делал обычно, и крикнуть: ты что несешь?! Ты что говоришь?! Но он не смог не то что вскочить, но вообще подняться с кресла — ноги отказали ему, не смог даже приподнять поясницу, он, Абуласан, славный своим умением владеть мечом.
— Ты… подойди поближе, Диомидэ… — только и смог выговорить он и, вцепившись в руку Диомидэ, все же поднялся на ноги, — ты что плетешь, что ты плетешь! — тихо возмутился он. Диомидэ молча смотрел ему в глаза. И Абуласан смотрел в глаза Диомидэ, но, когда слуга не отвел своего взгляда, он бессильно опустился в кресло.
А Диомидэ продолжал:
— Я принес плохие вести, батоно, он ходит к этим татарам-извращенцам потому, что… животных любит… они ему овцу подают… у него в женах то овца, то татарин, то заяц… на худой конец курица. А те помогают.
— Что ты говоришь, Диомидэ, что ты говоришь! — Абуласан хотел крикнуть, но из горла вырвалось какое-то шамканье.
Абуласан закрыл глаза, опустил голову на спинку кресла. Он явственно видел, как его скакун несется к пропасти.
Сердце юной девушки
Через несколько недель опять же субботним утром, когда Бачева была занята чтением, Занкан молился, а Иохабед белила лицо и румянила щеки, в окно комнаты Бачевы, в которое врывался грохот Арагви, влетело письмо. Бачева вскочила с тахты и бросилась к окну. Но никого не увидела. Арагви билась о валуны, брызги почти достигали окна Бачевы.
Бачева подняла письмо и принялась за чтение.
Любовь моя, жизнь всякого сущего — эдем, рай в сравнении с моей жизнью. Причина этому — ты, ангел мой. Все здравствуют, беседуют, размахивают мечом, а я ни жив ни мертв, поскольку не чувствую твоей близости, я могу жить только вблизи от тебя, только возле тебя, придет ли момент, когда ты коснешься меня и скажешь: ты должен жить для меня, ради меня, а я должна жить только для тебя. Смею надеяться, что так и будет. Если хочешь, чтобы я жил для тебя, напиши мне письмо, всего несколько слов: „Любовь — это жизнь“. На левом берегу Арагви есть валун, положи свою записку на него, а сверху — камень, на котором я начертал твоя имя — Бачева.
Тот, чьей жизни ангелом является Бачева, дочь Занкана и Иохабед».