– Ничего, я так… – шепнула Амалия, краснея.

Они медленно поднялись по ступенькам вместе с другими приглашенными, которые с любопытством оглядывались на хорошенькое личико новенькой (как тогда говорили – «дебютантки»). Лакей звучным голосом бросил в залу их имена, и они вошли. Лариса Сергеевна усиленно обмахивалась веером, стараясь скрыть смущение, Амалия же в первое мгновение опустила глаза, но уже в следующее подняла их. Она заметила, что привлекла внимание и что многие взгляды устремлены на нее. Женщины, как всегда, искали в ней хоть какой-нибудь изъян, мужчины задавались вопросом, что за новая штучка появилась в свете. Амалию бросило в жар. Она посмотрела налево и увидела в креслах группу разряженных в шелк, тюль и бархат старух, которые негромко переговаривались между собой, нет-нет да поглядывая на нее. В некотором отдалении от старух жались в углу еще не приглашенные на танец девушки, обсуждая последние сплетни; и эти тоже смотрели на нее. В правом углу столпились кавалеры во фраках и мундирах, а напротив Амалии, на возвышении, оркестр раскручивал мелодию вальса, как бесконечную штуку капризного дорогого полотна. Бал открылся совсем недавно, и танцевало пока не так уж много пар. Отделившись от группы старух, к Ларисе Сергеевне уже семенила высланная подругами на разведку пожилая генеральша Берберова.

– Ах, Ларочка! – картинно всплеснув руками в кружевных митенках[24], вскричала генеральша. – Как же давно я тебя не видела! Это твоя дочь?

– Племянница. Амалия Тамарина, дочка Константина.

Девушка послушно присела в реверансе.

– Правда? – изумилась старушка, показав остренькие желтые зубы. – Какое милое дитя! А ты так и не замужем, дорогая? – слащаво обратилась она к Востряковой.

– Я уже была, – довольно сухо ответила та.

– Ах, да-да, я что-то такое припоминаю… – Старушка пытливо прищурилась на раскрасневшуюся Ларису Сергеевну. – Кажется, он был статским советником?

– Нет, – мило улыбнувшись, проворковала купеческая вдова. – Он был просто хороший человек.

– Дорогая! – с чувством промолвила Берберова, положив руку ей на локоть. – Как я тебе сочувствую!

Амалия сделала вид, что застегивает пуговку на перчатке. Все ее упоение, весь радужный настрой разом куда-то улетучились. Она была разочарована, обнаружив, что даже в самых прекрасных бальных платьях и под самую дивную музыку на свете люди остаются такими же пошлыми, эгоистичными и мелочными, как и в любом другом месте. Ей так хотелось верить в сказку, а та обернулась банальным фарсом. Бал только начался, а она уже с нетерпением ждала, чтобы он поскорее закончился.

– Посмотри, какая куколка! – важно сказал Григорий Гордеев своему приятелю Дмитрию Озерову в правом углу залы. Озеров был сыном хозяев бала. Он мечтал о славе литератора и писал стихи и прозу, но вот слава о нем вовсе не мечтала, ибо его литературные опыты успеха не имели. В остальном это был вежливый, интеллигентный, спокойный молодой человек, ни в чем не вызывавший нареканий.

– Ты о ком? – спросил он у Григория.

– Возле Берберовой, – многозначительно промолвил Григорий, заливаясь счастливым глуповатым смехом. – Видишь? Та, что потупила глазки.

Озеров пристально посмотрел в указанном направлении, увидел Амалию, поправил очки, но не удержался и взглянул на нее вновь.

– Кто это? – нарочито равнодушным тоном осведомился он. – Ты ее знаешь?

– Впервые вижу, – отвечал его собеседник.

К ним подошел Евгений Полонский. В свете все трое считались большими друзьями.

– Эжен, – спросил у него Григорий, – кто эта юная особа между генеральшей и толстой бабой у дверей?

Евгений обернулся и без всякого интереса поглядел в другой конец залы.

– Ее зовут Амалия, – объявил он.

– Ты ее знаешь? – удивился Дмитрий. – Познакомь меня с ней.

– Я ей не представлен, – поставил его на место Евгений. – Видел как-то мельком в Париже.

Григорий захохотал.

– В Париже! Это интересно! Что она делала в Париже, а?

Он высунул кончик языка и силился подмигнуть приятелям обоими глазами. Его широкое мясистое лицо лоснилось от пота.

– Как ты глуп, Гриша, – равнодушно заметил ему Евгений.

Гриша, ничуть не обидевшись, еще заливистее рассмеялся.

– Я приглашу ее на вальс, – решился Озеров и сделал шаг вперед.

– Берегись, Митенька, – сказал ему вслед граф Полонский. – По-моему, та вульгарная особа рядом с ней только и ищет, кому бы ее сосватать. Да и, насколько я помню, происхождение у нее – так себе.

Озеров не был снобом, но он заколебался и упустил момент. Амалия, по-прежнему чувствуя себя под перекрестным огнем взглядов, двинулась к толпе ожидавших приглашения девушек. Она не была трусихой, но колени у нее подгибались.

«Никогда не буду больше ездить на балы!» – решила она.

«Но чего же я боюсь? – в смятении подумала она уже в следующее мгновение. – Чего? Как все это глупо, в самом деле!»

– Похоже, у бедняжки неспокойно на душе, – притворно участливым тоном заметила длиннолицая девушка в желтом платье. К ней только что подошел офицер в красивом белом мундире, собираясь пригласить ее на танец.

Офицер обернулся, и Амалия мгновенно узнала его. Этого человека она видела в Ментоне – он жил в уединении на соседней вилле и лечил слабые легкие. Когда умер ее отец, сосед – его звали Орест Иванов – первым предложил свою помощь, хотя за все предыдущее время они перекинулись едва ли десятком фраз. И хотя память об Иванове была связана для Амалии с самыми горестными минутами ее жизни, она тем не менее обрадовалась, заметив среди многолюдной толпы хоть одно знакомое лицо, и дружески кивнула ему. О том, что произойдет непосредственно вслед за этим, она даже не могла помыслить: бросив девушку в желтом, офицер шагнул Амалии навстречу.