– Орест! Вы… вы ранены? – Амалия по земле подползла к князю. – О боже мой!

– Пустяки, – отмахнулся Орест, расстегнув мундир. – Он только задел меня. Так, чуть-чуть.

Митрофанов покачнулся и всем телом рухнул на землю. Полонский уже выбрался на берег и изо всех сил погонял лошадь.

– С вами все в порядке, Амалия? – спросил Орест, взяв ее лицо в свои руки.

И тут наша храбрая героиня всхлипнула.

– О, Орест! Как я рада, что все это наконец кончилось! – Она бросилась на шею к князю и разразилась рыданиями. Он молча прижал ее к себе и только гладил по волосам.

– Что здесь случилось? – спросил Евгений, спешиваясь возле них.

– Ты опоздал, – с насмешкой бросил ему Орест. – Я вынужден был убить Митрофанова, обороняясь. Думаю, любой суд оправдает меня.

– Черт возьми! – потерянно сказал Евгений, подходя к убитому. – Вот черт возьми! – Он покачал головой и отвернулся. – Хороший удар.

– У меня не было выхода, – отозвался Орест. – Иначе он убил бы и меня, и Амалию.

Девушка наконец оторвалась от его плеча. Лицо у нее было жалкое и заплаканное.

– Да, – со слезами в голосе подтвердила она, – Митрофанов… он сошел с ума. Он отчего-то вбил себе в голову, что это я убила Олонецкую…

– Олонецкую? – поразился Евгений.

Амалия вытерла глаза и кивнула.

– Да, я нашла ее тело. Оно там… – Она подбородком указала на заводь. – В камышах стоит лодка, а к якорю привязан труп Изабеллы. И вот, когда я шла обратно, Митрофанов набросился на меня. Он… он говорил ужасные вещи. Он убил и Роксану, и Эмму, и других. Он и эта женщина, Изабелла. И он пытался раздавить меня еще в Москве. Помните, Евгений, того мужика, который едва не наехал на меня? Это Митрофанов и был.

– Вот оно что… – протянул Полонский. – А я не мог понять, почему художник казался мне таким знакомым…

– А нам ты ничего не рассказывал, – вмешался Орест, испытующе глядя на него. – Почему?

Евгений отвернулся. Поперек его переносицы протянулись тонкие морщинки.

– Я думал, это не так уж важно.

– Ладно, – махнул рукой Орест. – Что уж теперь говорить…

Амалия всхлипнула.

– Как же это было ужасно… – Ее трясла крупная дрожь. – И он все говорил, говорил… Что я убила Олонецкую, что изрезала его картины, что пыталась тогда, за столом, отравить его… Он совершенно обезумел… Если бы не Орест…

– А я думал, вы станете сердиться на меня, – подал голос князь.

Амалия в удивлении подняла голову.

– Я? Почему?

Рокотов замялся.

– Потому что боялся оставить вас одну, и… Словом, я приглядывал за вами, хотя держался на расстоянии. Уверен, что Евгений занимался тем же самым.

– Не совсем так, – сухо ответил Полонский. – До меня дошли слухи, что у браконьера в доме скрывается подозрительный человек. Вот я и решил их проверить…

Он запнулся и умолк, словно заметив, что сказал что-то не то. Впрочем, Амалия все равно не слушала его. Она во все глаза смотрела на князя Рокотова.

– Орест, я… У меня нет слов, чтобы выразить, как я вам благодарна. Спасибо вам!

И она крепко сжала его руку своими маленькими ладонями, в то время как хмурый Полонский отдавал приказания становым приставам.

* * *

К вечеру из Твери спешно вернулись вызванные телеграммой Зимородков и фон Борн. Они допросили Амалию и Ореста, записали их показания, осмотрели трупы Олонецкой и Митрофанова и заполнили кучу протоколов. Доктор Телегин обещал в ближайшее время сделать вскрытие, но уже теперь он мог с уверенностью утверждать, что женщина была сначала застрелена, а уже потом ее опустили в воду.

– Все ясно, – говорил фон Борн, возбужденно бегая по комнате. – Сообщники условились встретиться в лесу, но во время встречи между ними произошла ссора, и наш милейший Павел Семенович… простите, Григорий Афанасьевич… короче, наш художник сгоряча застрелил свою подругу. Куда он упрятал труп, нам уже известно. Далее можно толковать об угрызениях совести, о психическом сдвиге, об эмоциональном шоке, результат все равно один: Павел Семенович, он же Григорий Афанасьевич, тронулся умом. Возможно, тогда за завтраком он хотел покончить с собой, выпив яд, но в последний момент, как все трусы, передумал. Почуяв, что мы с Александром Богдановичем подбираемся к нему, он запаниковал и бежал, но расстроенный ум уже не в силах был принимать нормальных решений, и вместо того, чтобы скрыться из этих мест навсегда и вообще оставить Россию, Павел… короче, вы понимаете, о ком я говорю, возвращается на место своего преступления, туда, где находится тело женщины, которую он, скорее всего, пламенно любил. – Следователь остановился и повернулся к молчаливо внимающему ему Зимородкову. – Как по-вашему, «пламенно любил» – не слишком литературный оборот? Я имею в виду, пойдет для нашего отчета?

– «Страстно любил» мне нравится больше, – заметил Саша.

– Тогда напишем «сильно любил», – успокоился фон Борн. – Итак, Митрофанов возвращается, но его больной ум отказывается верить, что он сам был виновником всего происшедшего, и находит виновника извне – а именно особу, которая должна была стать последней жертвой дьявольских махинаций этой парочки, Митрофанова и Олонецкой. После чего он пытается убить эту особу, что, к счастью, ему не удается. – Фон Борн перевел дыхание. – Фу, ну и дело нам с вами выпало, однако! Честное слово, я бы выпил фин-шампаня за его завершение, хотя я вообще-то трезвенник. Как там Амалия Константиновна после всех этих ужасов?