Шрифт:
– Не знаю.
– Хорошо, я там посмотрю.
– Только не бери ничего,… – Вика как будто справилась со спазмом, – что его.
– Хорошо. Я к своим заеду еще и вернусь.
– Спасибо.
– Ты, может, в дом пойдешь?
– Неа, посижу немного. Не переживай, я ведь прожила без тебя неделю.
«Две с половиной», – поправила про себя Ольга, а вслух сказала:
– Обязательно поешь, бульон в холодильнике. Овощи, яблоки.
– Угу. Езжай.
Она взяла сумку и села в машину. Тронулись. Пока она прощалась с Викой, шла к внедорожнику, ей очень хотелось кричать и ругаться, но когда очутилась в машине, внутри наступило опустошение. Она не могла вымолвить не слова. Всё думала о Вике. Вспоминала её черные, наполненные слезами глаза. Безучастный вид, усталый сон, неудобную позу. Безразличное ковыряние вилкой в тарелке. Слёзы сами покатились из глаз. Она отвернулась к окну. Постаралась не шмыгать носом. На свадьбе они выглядели такими счастливыми! Как такое могло произойти за какие-то две недели? Викина кожа стала похожа на бумагу. Она не скоро оправиться. Ну почему всё сваливается на нее?
– Какими же надо быть мерзавцами! – не отворачиваясь от окна, презрительно вымолвила она.
Он молчал.
– Почему? – она испытующе смотрела на холеное лицо приспешника дьявола. Кто бы мог подумать, что этот симпатичный толстый добряк может поступить так с девушкой? Где же рыцарство? Где участие? Сочувствие? Прощение? Понимание? Где мужчины? Где?
Молчание было ей ответом.
– Неужели ничего нельзя исправить? – взмолилась она.
– Нет, – голос его звучал глухо.
– Все так серьезно?
– Для Ярослава – да.
– А для тебя?
– Тоже. Я работаю с ним и на него.
– Вы не подумали о том, что она здесь ни при чём?
– Я – подумал. Он – нет. Для него это очень личное, – большие глаза Андрея умоляли её понять. – Его отец умер из-за заварухи с этой квартирой. Ярослав молился на него, как на бога. Я и сам… я таких людей не встречал.
– Но Вика не виновата. Ни в его смерти, ни в делах семьи. Ей тогда сколько было? Пять?
– Может быть, – Андрей мучительно выдохнул, – но с тех пор она хорошенько воспользовалась плодами.
Ольга понимала, что переубеждать бессмысленно. Она не была сильна в дискуссиях. Она давно обнаружила, что слушать ей гораздо проще и приятнее, чем рассказывать или просто говорить. Не то, чтобы она стеснялась или не умела подбирать красивые слова, не любила поболтать, нет. Где-то лет пять назад, обнаружила в самой сердцевине себя тенденцию много раз перебирать в уме произнесенное и волноваться, не сболтнула ли лишнего? Еще позже начала жалеть, если рассказывала кому-нибудь о сокровенном или личном. Чувствовала прицел всякого вылетевшего звука. Исключение составляли внутреннее «Я» и Вика. С этими двумя она была как дома. Только в их присутствии могла расслабиться, не следить за языком, размышлять вслух.
Она до сих пор помнила слова какого-то писателя-философа, услышанные на радио. Фамилия его давно выветрилась из памяти, да и точная формулировка. Сохранился общий смысл: не болтая на каждом углу, человек защищает себя.
С тех пор она этим и жила.
Частенько учителя в школе, преподаватели в университете хвалили её за то, что на лекции она сидела навострив ушки. Оля кивала: типа, да, ей интересно. Подружки считали её лучшей жилеткой, парни – настоящим кремнем. Но истина заключалась в том, что все они были слишком сосредоточены на себе, считали себя центром вселенной. Она в общем-то тоже. Только они торопились поведать об этом, а она – нет. Ну не любила она и не хотела говорить о себе.
– Он у неё все забрал? Даже квартиру родителей?
– Да. Даже машину.
– Вот козел! Он, правда, не знал про этот дом?
– Не знал. А если б знал, – поспешил Андрей ответить на незаданный вопрос, – ей не оставил.
Ольга сдалась. Они ехали молча – абсолютно чужие друг другу люди. А ведь месяц назад он приударял за ней, глядел с интересом, старался понравиться. Зачем это было нужно, если уже тогда Андрей знал, что им не быть вместе? Это было специально сфабриковано?
Хорошо хоть она не сразу упала в его объятия. А ведь было желание! Оля задохнулась от отвращения к себе самой. Показалось, что её прилюдно ударили по лицу. Если она такое чувствует, каково Вике? Всем телом она ощущала собственную слабость и близость Андрея, его физическую силу. Неискренность, наглость, лицемерие. Вот тебе и сердобольный вид! Этакий простачок, влюбившийся с первого взгляда. Ольгу передернуло. Скорей бы отделаться от него.
Но скорей не получилось. Они провозились до глубокой ночи. Сначала заехали к её родителям, Ольга рассказала матери про Вику, договорилась, что поживет у неё до конца недели. Потом поехали в квартиру Выгорских. Сумки с Викиными вещами, как попало наваленными, утрамбованными чуть ли не ногами, ждали в коридоре. Ольга возмутилась про себя, но вслух ни слова не сказала. Пока Андрей грузил эти вещи, она собрала краски, холсты, кисти, палитры. Когда руки дошли до мольбертов и еще каких-то принадлежностей для рисования, неизвестного наименования, места в машине не осталось. Поначалу они взялись перекладывать уложенное плотнее, но сдались – решили, что Андрей закажет машину и привезет оставшееся при первой возможности.
Вернулись в поселок затемно. Дом был не заперт. Вика спала. Как только они выгрузили собранное, Ольга попрощалась. Не глядя на Андрея, бросила «спасибо» и закрыла калитку. Усталая, она тут же легла.
Глава 13. Особняк.
Пусть, доверив тебе свою душу,
Я попала в большую беду,…
Ю.В. Друнина
Ольга прожила у неё четыре дня. Они мыли, чистили, мели, раскладывали вещи. Вика старалась не плакать, она понимала, что слёзы разрывали подруге сердце. Хотя ей самой только и хотелось, что расстаться с невыносимой жизнью, которая отобрала у неё близких людей, радость и счастье. Жизнью, которая не единожды бросала её в руки мужчин-вампиров, позволяла им играть ею, не оставляла надежды на лучшее. Но ради человека, с тревогой смотрящего на неё, она стискивала зубы и принималась скрести ещё усерднее. По мере всех этих дел она всё больше осознавала, что возврата нет. Её дом теперь навсегда – эта хибара из двух комнат, сеней и крыльца. Нет туалета, нет воды, нет газа. Сколько угодно свежего воздуха, паутины и грязи. Полно шмоток: кроме тех, что собрала и привезла Ольга, повсюду лежали мешки, сумки и стопки старой одежды, которую последние пять лет она свозила сюда, как на свалку.