– Ладно, но давай побыстрей, мне сегодня домой ехать. Тебя Анжела достала?

Иван Ярославович зло хохотнул.

– Она старалась быть вежливой. Ей просто этот домик очень нравится, как ты помнишь. И квартира моя. Так вот, она намекнула, что в Москве у нее министерская квартира неплохая, но служебная. Поэтому мне нужно позаботиться о том, чтобы у них с мужем была своя, не менее удобная, квартирка. Можно в Москве, но лучше в Лондоне или Париже.

Борис присвистнул.

– От скромности дамочка не помрет, это точно! Она что, прямо так и сказала?

– Ну что ты, не такая уж она дура. Обиняком, обиняком. Но все было понятно. В общем, я должен продать все, что у меня есть, чтобы эту мадам обеспечить. Или, тут она сказала почти прямо – она от Ярослава уйдет. У нее есть предложения получше. От американского миллионера.

Борис звонко хлопнул себя по бедрам.

– Как жаль, что меня при этом не было! Вот весело-то было!

– Смотря как смотреть. – Иван Ярославович процедил это сквозь зубы, все еще не в состоянии унять гнев. – Мне за Славку обидно.

– Конечно, он ее, можно сказать, на помойке подобрал, помыл, отчистил, в люди вывел, а она такие фортели выкидывает. Никакой благодарности!

– Славка не персонаж Эдуарда Успенского, не путай! Но жадность у нее из всех пор прет, это так. Ну да черт с ней. Думаю, Ярослав задаст ей жару. Да и отставку даст.

– Министрам жен менять невместно.

– А он и не будет менять. Он с ней разведется и будет холостяковать.

– Конечно, перед глазами есть высокий пример. Путь, так сказать, освящен.

– Давай лучше о тебе поговорим, Борис. Я вот смотрел на тебя сегодня, и уж очень ты мне неприкаянным показался. Что, так и не смог Василису забыть?

Внук сердито посмотрел на деда и ничего не ответил.

– Уж извини, что в душу к тебе лезу, просто у меня период такой наступил. Как бы его назвать? Покаяния, наверное. Я столько в жизни делал неправильно, вернее, не делал того, что нужно было делать, и от моей пассивности пострадали мои близкие. Я не о Ярославе говорю, он самодостаточен, да и разумно эгоистичен. Любить он по-настоящему никогда не умел, потому и баб меняет без угрызений совести.

– Мой папаша тоже так делает. – Борис не мог понять покаянного настроения деда. – Это теперь никем не осуждается.

– Ты не прав. – Иван Ярославович осуждающе посмотрел на внука. – Володька на молодых баб не бросается. Все его пассии его возраста или немного моложе. И это он делает от внутренней неустроенности. У него после развода пустота в душе образовалась. Думаю, теперь ты его вполне понимаешь.

Внук принялся внимательно рассматривать занимательный узор на персидском ковре под ногами, и ничего не ответил.

– Чем я могу тебе помочь? – Иван Ярославович упрямо продолжал пытать Бориса.

Тот сердито отмахнулся.

– Хватит каяться, дед. И ничем ты мне помочь не можешь. Что ты можешь сделать? Или я? Если ты считаешь, что мне нужно вызвать Виталия на дуэль, убить его и жениться на его вдове, то ты слишком поздно родился. Да и не хочу я Василисе никакую боль приносить. Я ее люблю.

– Самопожертвование хорошо, но в меру. Ее Виталий любит?

– Не знаю. Раньше он Ольгу любил, это точно. – Озадаченный Борис положил руку на лоб и с силой потер. – А как сейчас, кто его знает?

– А Ольга что?

– Она тоже замужем. За Глебом Абрамовым. Ты его знаешь.

– Знаю-знаю. Мне он, кстати, не показался любящим и верным мужем. Во всяком случае, когда я его видел в последний раз, он весьма плотоядно оценивал ножки проходящих мимо барышень.

– За ним это водится. Ну и что? Какое это отношение имеет к Василисе?

Иван Ярославович раздумчиво проговорил:

– А если убрать слабое звено? Не повернется ли это к всеобщей пользе?

Борис изумленно присвистнул, но ответил решительно:

– Это бабушка надвое сказала. И не стану я Василисе никаким образом вредить. Даже косвенно. – Заволновавшись, горячо потребовал: – И, вообще, давай оставим все так, как есть. Не строй из себя бога, дед. Ты на него вовсе не похож.

Иван Ярославович умиротворенно закивал, успокаивая взволнованного внука.

– Безусловно. Но, как говорится, «dum spiro - spero» (3).

– Ты о чем, дед? Какая надежда? Тут уж гораздо ближе «lasciate ogni speranza, voi ch’entrate» (4).

– Не надо столько пессимизма! Данте хорош, но не в данном случае. Оптимистичнее надо быть, оптимистичнее. – И разрешил: – Ну, в общем, мы договорились, можешь ехать.