Книгу, озаглавленную «На пляже», покупать не станут, но добавьте одно-два слова, и сразу появятся шансы, что она выбьется в бестселлеры:

«На пляже в Сен-Тропезе».

«Тайны Сен-Тропеза».

«Закулисная жизнь Сен-Тропеза» [125] .

Подобные книги как раз и заказывают издатели: сообщают в общих чертах, чего бы им хотелось, а потом тщательно просматривают написанное.

Нам теперь недостает только «Воспоминаний приговоренного к смерти», разумеется, с гильотиной на обложке.

Книга обязана стать бестселлером, а бестселлера не получится, если не раздразнить любопытство публики.

Нет, умирает не роман. У нас просто-напросто начинает ощущаться недостаток настоящих романистов. Несколько еще осталось, но в кабинетах издателей их встречают с куда меньшим радушием, чем бывшего каторжника или бывшую содержательницу публичного дома.

Каковы последствия? А таковы, что эти немногие оставшиеся романисты проституируют себя и послушно пишут то, что им заказывают.

Всего лишь горсточка романистов живет за счет своего пера. Но им еще приходится соглашаться на унизительные турне по книжным магазинам Франции, Швейцарии и Бельгии.

Я вижу, как это происходит в Лозанне. Точнее, не вижу. Но я регулярно получаю открытки, в которых до моего сведения доводится, что такого-то числа в таком-то часу такой-то автор (даже если он министр или уже знаменитый писатель) в таком-то книжном магазине подписывает свои книги.

Этот рекламный фокус уже усовершенствован. Та же открытка уведомляет, что, если вы не желаете утруждать себя приходом в магазин, вам за такую-то сумму вышлют книгу с автографом на дом.

Я не верю в смерть романа. Роман возродится, как только появятся молодые люди, испытывающие непреодолимое желание писать и заведомо знающие, что они на долгие годы обрекают себя на голодное существование и будут приняты во Французскую Академию только на склоне лет, когда утратят иллюзии и примирятся с унизительными правилами литературной машины.

Но тогда они уже будут писать не романы, а то, что им закажут.

7 августа 1977

В 1930 году я купил радиоприемник чрезвычайно сложной конструкции, однако при некотором навыке на нем можно было поймать Сидней, мощную нью-йоркскую станцию Скенектади, Берлин, Москву, Лондон — короче, весь мир. Большинство радиостанций тогда были частными. Вспоминаю чарующий голос дикторши из Рима, в которую я прямо-таки влюбился, пленительный южный акцент дикторши «Радио Андорра» и, конечно, бархатистый голос диктора «Радио Тулуза» — женщины от него млели.

Не знаю, сколько радиостанций работало в ту пору во Франции, однако частных было много, и все они конкурировали между собой из-за певиц и из-за доктора Пикара [126] , который как раз в это время поднялся выше всех в небо, а потом глубже всех опустился в море.

Конечно, приходилось слушать и рекламу, но объявления были короткими и, как правило, с выдумкой. Что же касается последних известий, то их передавали прямо с места событий.

Я целыми часами ловил какую-нибудь станцию, например слушал джаз и трубу Армстронга прямо из Нью-Орлеана.

Одни станции поймать было трудней, другие легче, и поэтому, когда удавалось поймать трудную, об этом с гордостью сообщалось приятелям.

Потом появилось телевидение. Впервые я смотрел телепередачи в США, там на каждый день недели была определенная программа. Преобладала эстрада, но приходилось глотать и рекламу.

Одну слезливую историю растянули более чем на две тысячи серий, то есть передавали ее (точно я не подсчитывал) почти двадцать лет.

Я ее видел только отрывками. Время после полудня на всех станциях Соединенных Штатов было зарезервировано для так называемых, если пользоваться профессиональным жаргоном, «мыльных опер»: эти слезовыжимательные, сентиментальные истории финансировались крупными фирмами моющих средств.

Я оторопел, сообразив, что со времени покупки того приемника промелькнуло сорок шесть лет. Телевидение стало цветным; сперва цвета были слишком яркими, но теперь стали более естественными. Всюду продаются пока еще дороговатые, но в принципе доступные приемники, которые ловят весь мир.

Но зачем? Радио я практически не слушаю. Разве что раза два в день включаю «Радио Швейцарии», которое кратко, без комментариев передает новости со всего света.

Мне пришлось отказаться от того, чтобы слушать и смотреть другие радио- и телестанции: это было чревато приступами ярости или скуки. В одной стране уже год на всех волнах передают сплошь выступления политиков и урезанные последние известия, и объясняется это тем, что, дескать, весной должны состояться выборы. Но ведь предвыборные плакаты имеют право оскорблять ваш взгляд только в течение нескольких недель перед открытием урн.