И тогда ты мне позвонил, — как-то удовлетворённо сказал Упырь.

Я тебе не звонил.

Как?

Так. Как я мог позвонить из подвала?

Ты сказал, что отец тебе телефон подарил, — напомнил я.

Телефон подарил, симку не подарил. Да и номер я твой не знаю.

Упырь глупо улыбался.

Ладно, какая разница, — махнул рукой Вырвиглаз. — Вылез я наружу, сунулся в дом, а тут этот как кинется. Наверное, он от грохота очнулся и протрезвел. Ну, короче, напал на меня с ножницами и давай кромсать... Остриг, как бобика...

Вырвиглаз погладил синюю башку.

Ну, не налысо, налысо это уже я сам. Просто обкорнал так, что смотреть противно, точно у меня лишай. Пришлось закончить. Уродски получилось.

Это точно. Голова у Вырвиглаза шишковата и бугровата, будто изнутри её так и распирает. Я даже удивился, как он умудрился так ловко обриться — по таким буграм ни один комбайн бы не прошёл.

Ну да, — согласился я, — на Джима Моррисона ты теперь не очень похож.

Вырвиглаз постучался головой о стену.

Хотел его убить, — сказал он. — Но потом пожалел. У меня, кроме него, ведь нет никого... Икры хотите?

И, не дожидаясь ответа, принёс из кухни большую консервную банку, на две трети заполненную икрой. И ложки.

Ешьте, — сказал Вырвиглаз. — Всё равно испортится.

Ты что, в смертники записался? — спросил я.

Почему?

Ты же сам говорил, что им выдают икру.

Вырвиглаз сделал непонимающее лицо, типа про

смертников он ничего и не рассказывал.

Ты что-то путаешь, — сказал он. — Я про смертников совсем другое говорил. Я говорил, что в колхозе «Наш путь» работают одни смертники за такую зарплату. А икра — это совсем другая икра...

Вырвиглаз указал пальцем на потолок. Можно подумать, кто-то его тут на самом деле прослушивал.

Это совсем другая икра. Конфискат. В Астрахани втихаря её продают сами менты. Кушайте.

Чёрной икры я никогда не пробовал, однако ничего выдающегося в ней не нашёл. Рыбой пахнет, на языке лопается, ничего вроде, на шпроты похоже.

Надо с хлебом и маслом есть, — пояснил Вырвиглаз. — А так невкусно. А ни хлеба, ни масла у нас нет.

И потрогал голову.

А Упырь вообще икру не стал пробовать. Наверное, надоела она ему.

Он тебя бил? — спросил он с интересом Вырвиглаза.

Вырвиглаз отмахнулся.

Ерунда, — сказал он. — Побил немного, жаба, конечно. Это даже хорошо...

Вырвиглаз задумчиво поглядел на банку, зачерпнул икры, стал есть без всякого удовольствия.

Почему хорошо? — спросил Упырь.

Потому что сегодня он проснётся и ему станет стыдно. Даст денег, сходим в пельменную. Жаль, что побрил, жаба... — Вырвиглаз постучал ложкой по ставшей звонкой голове. — Ну да ничего, отрастёт. В этом даже что-то есть...

Вырвиглаз погляделся в своё отражение в окне. На самом деле в такой причёске что-то было — Вырвиглаз стал похож на обезьянку. Не на большую, могучую обезьяну, которую уважаешь и опасаешься, а на мелкую и поганскую, в которую хочется кинуть камнем. И не просто кинуть, а попасть ещё, чтобы она заверещала и запрыгнула к себе на баобаб или на секвойю, на свою африканскую берёзу, короче, а потом долго и жалобно пищала, облизывая лапку.

А вообще Вырвиглаз даже стал похож на Упыря, они почти сравнялись по паскудности, близнецы просто.

Это даже хорошо, — сказал Вырвиглаз. — Этим жабам-баторцам нельзя бриться наголо. Это не просто запрещено, а строжайше запрещено, типа не харкай в колодец — отрыгнётся. И я на фоне всеобщей лохматости буду нормально выглядеть.

Почему нельзя бриться? — поинтересовался Упырь.

Это страшная история, — Вырвиглаз всё поглаживал и поглаживал свою лысину. — Страшная и зловещая... Двадцать лет назад один баторец организовал тайное общество, оно называлось «Батор навсегда». И все, кто в него входил, брили голову и носили валенки с белыми бумбончиками. А целью этого общества было постепенное внедрение всех баторцев в разные отрасли жизни. Потом это общество разгромили, но многие его члены не отступились от своей клятвы. Вот ты премьер-министра видел? Лысый. И министр обороны.

Они что, баторцы? — удивлялся Упырь.

Все, — беззастенчиво врал Вырвиглаз. — И многие другие. Кстати, общество это в баторе возродилось, только теперь они не бреются. И в баторе бриться налысо вообще всем запрещено — для конспирации...

Я уже не слушал. Вырвиглаз втюхивал Упырю очередной крючковатый плод своей шизофантазии, за окном капал дождь, он начался, пока мы гостили у Вырвиглаза. По дороге безнадёжно брела промокшая и грязная собака.

Так я вот и думаю, что теперь мне, лысому, теперь в баторе будет зелёная улица. Я лысый, а они, жабы, все волосатые, как медведи. Вообще лысым быть круто. Лысый человек — он гораздо волосатей, чем волосатый...