– Приятно снова тебя видеть, – сказал он голосом столь обыденным, что даже Гэбриел, знавший этого человека уже много лет, не мог толком разобрать, идут эти слова от сердца или нет.

Может, и в самом деле от сердца: таких фраз от Милтона на памяти было немного.

– И мне тебя, – соврал Гэбриел, на что Милтон улыбнулся: уязвленность чужой неискренностью компенсировалась у него радостью того, что он ее уловил. Видимо, Милтон из тех людей, что чувствуют себя без напряга лишь тогда, когда мир их разочаровывает, а значит, вторит их ожиданиям. – Не ожидал, что ты явишься лично.

– Не так-то часто мы нынче встречаемся. Пути-дороги уже не столь близки, как когда-то.

– Я старый больной человек, – сказал Гэбриел, и это сразу напомнило ему о контексте, в котором он несколькими днями ранее произнес эти же самые слова.

Неизвестно, прав ли он был тогда и могут ли возраст и былой статус действительно, если что, уберечь его от лютости Блисса. Мысли закрадывались тревожные. Ответственность за содеянное с Блиссом отчасти лежала и на нем, Гэбриеле, что, в общем-то, не являлось для этого зверюги таким уж откровением: что посеешь, то и пожнешь. Хотя вражда между Блиссом и Луисом носила более глубокий, личностный характер. Нет, все-таки если Блисс возвратился, то в перекрестье его прицела вряд ли старик Гэбриел.

– Не такой уж и старый, – отреагировал между тем Милтон: сейчас врать настал его черед.

– Стар достаточно, чтобы различать туннель в конце света, – вздохнул Гэбриел. – И вообще, это уже новый мир с новыми правилами. Мне все труднее находить себе в нем место.

– Правила-то все те же, – рассудил Милтон. – Просто их стало меньше.

– Я чувствую в тебе чуть ли не ностальгию.

– А что, может, и так. Я тоскую по делам с себе равными, такими, что мыслят, как я. Я больше не понимаю наших врагов. Их цели слишком размыты. Спроси – так они их и сами вряд ли обозначат. В них нет идейности. Только слепая вера.

– Людям нравится биться за свою религию, – заметил на это Гэбриел. – В ней достаточно постулатов, чтобы взывать к их душам, и вместе с тем обтекаемости.

Милтон в ответ ничего не сказал. Лично Гэбриел подозревал, что Милтон верующий; причем не просто верующий, а активный прихожанин. Не иудей, нет. Может быть, католик, хотя вряд ли: для хорошего католика у него маловато воображения. Скорее протестант неясной окраски. Член какой-нибудь особенно занудной конгрегации, где в фаворе жесткие скамьи и длинные проповеди. Образ Милтона в церкви спровоцировал Гэбриела на догадку, как могла бы выглядеть миссис Милтон, если такая существует на самом деле. Обручальное кольцо Милтон не носил, но это еще ни о чем не говорит. Краеугольное свойство этих людей – как можно меньше выказывать что-либо о себе наружу. Ведь из такой, казалось бы, мелочи, как колечко, можно нарисовать целую картину существования. Гэбриелу жена Милтона рисовалась эдакой мымрой, настолько черствой и косной в своей набожности, что даже слово «любовь» у нее не произносится, а буквально сплевывается.

– Ну так что, у тебя был контакт с нашей заблудшей овечкой? – сменил тему Милтон.

– Да. У него, похоже, все хорошо.

– За исключением того, что его кто-то пытается вроде как убить.

– Пожалуй что.

– По первому набору отпечатков у полиции ничего нет, – сообщил Милтон. – И у нас тоже. Расплющенная свечка: оригинально. По данным полиции, найденный в гараже пистолет тоже чист. Прежде не использовался.

– Удивительно.

– Почему?

– Они были любителями. А у непрофессионалов ошибки обычно маленькие, до крупных они дорастают потом.

– Но бывает и иначе. Может, эти джентльмены опрометчиво решили сразу взять быка за рога и с нуля перескочили сразу на минус единицу.

Гэбриел покачал головой. Не встраивается. Этот довод он задвинул подальше, оставив его томиться в глубине ума, словно горшок в духовке.

– А вот со вторыми отпечатками нам повезло больше, – обрадовал Милтон. – Странно, что их владельцы до сих пор не всплыли на поверхность.

– Так ведь они на свалке, – сказал Гэбриел. – Всплывешь тут, когда над тобой десяток метров грунта, мусорного.

– Да уж. Те отпечатки принадлежат некоему Марку Ван Дер Саару. Необычное имя. Голландец. В этой части света Ван Дер Сааров не так уж много. Так вот, этот конкретный Ван Дер Саар отбывал трехлетний срок в исправительном учреждении имени Гавернира за преступления, связанные с огнестрельным оружием.

– А сам он откуда?

– Из Массены. Там рядом.

– Под кем он ходил?

– Сейчас выясняем. А одним из его известных сообщников является – точнее, являлся, учитывая недавний переход мистера Ван Дер Саара в покойники, – некто Кайл Бентон. Личность тоже известная. Отсидел четыре года в тюрьме Огденсбурга, и тоже, случайно иль нарочно, за преступления с огнестрельным оружием. Огденсбург, если ты не знаешь, расположен в северной части штата.

– Спасибо за урок географии. Пожалуйста, продолжай.

– Бентон работает на Артура Лихагена.

Гэбриел на секунду сбился с шага, после чего снова размеренно зашагал.

– Имечко из прошлого, – буркнул он. – Это все, что у тебя есть?

– Пока. Я думал, ты будешь под впечатлением: до встречи со мной ты знал меньше.

Какое-то время они прогуливались в молчании: Гэбриел размышлял над услышанным, складывая и перекладывая в уме фрагменты мозаики. Луис. Артур Лихаген. Детка Билли. Все это было так давно… Постепенно мозаика складывалась, фрагменты подходили друг к другу. От наметившейся взаимосвязи Гэбриел ощутил прилив тихой отрады.