Где же нам подпилить? Обсуждаю с Карно, и мы вместе ищем подходящее место. Нам бы хотелось, чтобы мужичок с месячишко покатался, прежде чем у него отскочит колесо. Мы животы понадрывали, думая о том, какое у него будет лицо, когда он увидит, что его машина превратилась в трехколесный гроб.

Работали мы при свете переноски. Заняло это с часок. Но не сама работа, нет. Большую часть времени мы подыхали от смеха, предаваясь своему творческому труду. Забившись в угол ямы на сиденье от «2СВ», Пьеро наблюдал, как мы трудимся, убаюкиваемый звуком ножовки.

Возвращаемся в хату. Девчонка спит на кровати прямо в шубке с псом у ног. Видать, сильно утомилась, раз не слышала, как мы вошли. Смешно сказать, но во сне она казалась моложе. Спала, засунув мизинец в рот. Ну настоящая минетчица! Что не мешало ей выглядеть девчонкой. Дышала тяжело, похрапывая. Мы смотрели на нее, как пришибленные: надо же было проявлять полное спокойствие в таких обстоятельствах!

Я взял ее сумочку. Она была пустая. Немного помады, несколько монет и ключ. Старое удостоверение личности, скрепленное скотчем, с фотографией, где она вся в веснушках.

Ее звали Мари-Анж Бретеш. 25 лет. Живет в доме 16 в Круа-Бланш, на Кленовой аллее, корпус Д-7. Я записал на бумажке имя и адрес. Затем разбудил ее. Я придумал потрясный способ быстро привести ее в чувство, сунув ей палец в задницу. Она так и привскочила и, задыхаясь, с ошарашенным видом уставилась на нас. Мы были в полном отпаде.

– Что с тобой? – удивленно спрашиваю. – Что-то приснилось?

– Мудилы несчастные! – отвечает.

За такие слова ее следовало наказать. Врезаю ей пару раз по щекам и говорю:

– Имей в виду, дешевка несчастная, я записал твой адрес. Даже если ты куда переедешь или попробуешь спрятаться, мы сумеем тебя найти. А если не мы, то наши друзья. Их у нас в Круа-Бланш пруд пруди. И еще: если разболтаешь в полиции, все равно узнаем. И как-нибудь заглянем к тебе, не сомневайся! А когда уйдем, ты будешь выглядеть не на двадцать пять, а на шестьдесят лет! Честное слово, мы из тебя котлету сделаем! Ясно?

Она начинает тихо плакать. Вероятно, хандра заела.

Было часов десять, когда мы отъехали в стареньком «дофине». Карно же, как мы договорились, должен был тотчас откатить «ДС» куда-нибудь к обочине дороги. Затем притвориться дурачком и сообщить о находке полиции, чтобы она поскорее передала ее своему счастливому владельцу.

Выбрасываем девчонку на перекрестке около автобусной стоянки. Перед тем как отпустить, просим разрешения прикоснуться к ее волосам на лобке, – мол, это принесет нам счастье. «Валяйте», – говорит. Суем свои пятерни между ее бедрами. А эта дура начинает хихикать.

– Никогда не слышала, что это приносит счастье, – говорит.

– Чтоб сдох! – отвечаю. – Если трогаешь что-то грязное, это приносит счастье. Например, если вляпаешься в дерьмо, тоже!

Вылезает она не очень довольная. Нам же страшно весело, а это главное. Оставив ее в пригороде на произвол судьбы, мы отъехали.

Теперь нужно было решить, куда направиться. К нам? Об этом не могло быть и речи. Легавые станут звонить во все двери. Собирать сведения на всех лестничных площадках. Нет, показываться в нашем районе нельзя. Всегда найдется добрая душа, чтобы нас заложить. Такие парни, как мы, заросшие и расхристанные, сразу заметны. Особенно у нас, в рабочем районе. Рабочие не любят бездельников. Когда мы попадаемся им на пути, они обзывают нас иисусиками. Ну естественно, они ишачат весь день, а мы баклуши бьем. Пропадаем по ночам, днем дрыхнем, что-то перепродаем, иногда подбираем бабешек, подчас малышек, если они смазливые. Все это никак не способствует нашей популярности… Что бы мы ни делали, смею вас заверить, все попахивает дерьмом. Даже когда нам случается честно потрудиться, когда мы стараемся как-то выплыть на поверхность, всегда найдется здоровяк с крепкой шеей, который попытается нас облапошить или вызвать на драку. «Чего стараешься, милашка? Не испорть свои ручки!» – вот что мы слышим в свой адрес. Они нас принимали за девок… Когда же эти девки, к их удивлению, врезают им по яйцам, а затем играют ножичком перед носом, тогда они убеждаются в своей ошибке и, желая отомстить, выставляют за дверь. Как бы вы поступили на нашем месте? Согласились бы умываться, подрезать волосы, напяливать отвратительные рабочие комбинезоны и кепки? Ну уж нет! Ради этих говнюков – никогда!

– Надо бы раздобыть деньжат, – предлагает Пьеро.

Отменное проявление здравого смысла! С пустыми карманами далеко не уедешь. Нужен некий минимум бабок. Хотя бы чтобы напоить нашу колымагу.

Пьеро заговорил о кассовых аппаратах, магазинах подальше от центра или какой-нибудь беззащитной старушке, у которой, как бывало не раз, мы брали взаймы ее пенсию, и так далее. Внезапно вспоминаю про девяносто тысяч хирурга в моей куртке. И огромная волна нежности к человеку охватывает меня. Я и забыл о деньгах Лорага. Понимаете, насколько мне было непривычно само понятие о краже. Естественно, в те времена.

– Замри, – говорю я Пьеро. (Я уж представлял себе, какой эффект произведу на него.) – Посмотрю-ка, не осталось ли у меня немного монет.

И внезапно выбрасываю всю пачку ему на колени. Останавливаю «дофин», чтобы не пропустить выражение на его роже.

Право, не зря я это сделал. Он смотрел на купюры, не решаясь к ним притронуться.

– Сосчитай! – говорю ему.

И тот начинает икать, как слепой, которому вернули зрение. Особенно узнав, откуда эти денежки взялись.

Внезапно понимаем, что здорово проголодались. На горизонте как раз возникла забегаловка, чтобы заморить червячка.