Шрифт:
— Я год прожил в Великобритании. Еще до войны.
Один из офицеров, шотландец, полюбопытствовал, был ли я в Эдинбурге, а узнав, что был, спросил:
— Ну и как? Приходилось ли вам когда-нибудь видеть город красивее и лучше?
— В Великобритании — нет, — дипломатично ответил я.
— А где же? И что это за город?
— В Польше. Этот город называется Львов. Там я провел студенческие годы.
— Слыхали? Пьет виски, как шотландец, но предпочитает Львов Эдинбургу!
Компания подобралась на редкость приятная. Мы еще долго болтали и пили. Спать я пошел сильно навеселе.
А проснулся с ощущением невероятного комфорта. Как приятно, что ноги не превращаются в ледяные глыбы, стоит только высунуть их из-под одеяла. Как здорово, что завтрак в кои-то веки не будет состоять из куска черного хлеба с опилками и чашки холодного эрзац-кофе. Ради такого завтрака, какой мне подали в тот день, стоило перенести все тяготы опасного путешествия!
Поздно вечером мы вылетели в Англию на борту тяжелого американского бомбардировщика «либерейтор» и приземлились после восьми часов необременительного полета. Довольно долго со мной разбиралась британская служба контрразведки, и только через двое суток я поступил в распоряжение польских властей [167] . Первым делом я предстал перед Станиславом Миколайчиком, тогдашним вице-премьером Польши и министром внутренних дел правительства Сикорского. Именно это министерство управляло деятельностью Сопротивления, и его первостепенной задачей было поддерживать связь с подпольными организациями внутри страны, обеспечивать их деньгами и инструкциями.
167
Ян Карский приземлился на лондонской военной базе 25 ноября 1942 г. и был немедленно доставлен в центр размещения беженцев где его «обрабатывали» двое суток. Британские спецслужбы желали первыми ознакомиться с документами, которые он вез. Между тем микрофильмы, спрятанные в ключе, еще 17 ноября были в руках польского правительства в изгнании. Обозленный Карский засыпал допрашивавшего его офицера вымышленными именами и на званиями. И только 28 ноября, после официальной ноты протеста польского правительства, его наконец выпустили.
Подготовка доклада обо всей системе польского Сопротивления и общем положении дел в оккупированной стране заняла немало времени. Как только я приступил к его составлению, ощущение того, что я на свободе, за границей, тотчас исчезло. Умом и сердцем я снова очутился в Польше. Так продолжалось до тех пор, пока эта работа не была закончена. Рассказывая о том, что происходит в Польше, я снова и снова переживал события недавнего прошлого, погружался в напряженную атмосферу подпольной борьбы, чувствовал за спиной призрак гестапо.
Глава XXXIII
Я свидетельствую перед миром
Когда предварительный доклад был практически готов, меня принял премьер-министр генерал Сикорский [168] . Как и все мои соотечественники, я относился к нему с огромным уважением, которое со временем только выросло. Этот поистине великий человек обладал редким качеством: он не подавлял поляков своей личностью, никогда не навязывал народу свою волю, хотя положение главы правительства и верховного главнокомандующего всех вооруженных сил, включая Сопротивление на оккупированных территориях, давало ему полную возможность неограниченной власти.
168
Генерал Сикорский принимал Яна Карского в конце ноября 1942 г. но встреча была очень короткой, целью ее было придать официальный характер пребыванию Карского в Лондоне. Уже 29 ноября Сикорский отбыл в США, Канаду и Мексику и вернулся только 13 января 1943 г. Но Сикорский до отъезда передал Карскому длинный перечень вопросов, подробные ответы на которые эмиссар продиктовал специально приставленной секретарше — это и был упомянутый в тексте «предварительный доклад». Зато по возвращении из Америки Сикорский принимал Карского два дня подряд — 20 и 21 января 1943 г. Январские беседы Карский и описывает в этом месте воспоминаний.
В продолжительной беседе, которой он меня удостоил, я говорил ему о том, как представляется будущее Польши руководителям Сопротивления; о том, что все они хотят сделать свою страну по-настоящему демократической, предоставляющей всем гражданам право на свободу и справедливость. Говорил, что польский народ возлагает на него огромные надежды, считает бесспорным лидером новой Польши и готов на любые жертвы ради освобождения родины.
И вот что он мне ответил:
— Поляки не должны забывать, что генералу Сикорскому шестьдесят два года и у него уже не так много сил. Единственная цель, к которой он стремится, — это способствовать возрождению свободной и независимой Польши.
Сикорский честно служил отечеству и не собирался стать диктатором Польши.
Тогда я думал, что очень скоро вернусь на родину, поэтому спросил у генерала Сикорского, какова его политическая программа на военное время.
— Прежде всего, — ответил он, — я намерен всячески поддерживать единство Объединенных Наций. Только их общая воля может избавить народы от проклятого гитлеровского ига и обеспечить прочный мир. Мы должны проникнуться убеждением, что после этой войны следует навсегда забыть об империализме, изоляционизме и национализме. И должно восторжествовать активное международное сотрудничество ради коллективной безопасности.
Я спросил, считает ли он, что такая программа может осуществиться.
— Почему бы и нет? Посмотрите, каких результатов добились совместными усилиями англичане и американцы. Разве мы не может перенять у них политический опыт, который оказался таким эффективным и принес свободу и демократию миллионам людей? Я рассчитываю на помощь Америки и Англии.
В то время Сикорский с оптимизмом смотрел в будущее. Это был конец января 1943 года, он только что вернулся из Соединенных Штатов, где встречался с президентом Рузвельтом, и, видимо, результаты этих встреч казались ему важными и обнадеживающими. По возвращении же он также был принят Уинстоном Черчиллем.
Когда я спросил, что он думает по поводу будущих польско-русских отношений [169] , он задумался, потом встал, принялся мерить шагами кабинет и наконец заговорил, взвешивая каждое слово:
— Сегодня никто не может предвидеть, как будут развиваться события. Моя собственная политика всегда основывалась на необходимости согласованных действий всех Объединенных Наций. Как поляк и глава польского правительства я сделаю все, что в моих силах, чтобы способствовать этому взаимодействию. Польша готова сотрудничать с советской Россией во время и после войны. Не потому, что Россия — могущественная держава, а потому, что это сотрудничество отвечает интересам всей Европы. Разумеется, я имею в виду свободную суверенную Польшу, которой управляют избранные ее народом власти и в которой сохраняются ее собственные законы, традиции и культура.
169
Польско-советские отношения непрерывно ухудшались. Сталин дождался, пока Сикорский покинет Нью-Йорк, чтобы обнародовать 19 января 1943 г. ноту, врученную 16 января опытному дипломату Тадеушу Ромеру — польскому послу с октября 1942 г. В ноте подтверждалось советское гражданство всего населения — включая этнических поляков — территорий, присоединенных к Советскому Союзу законами 1 и 2 ноября 1939 г., то есть Западной Белоруссии, Западной Украины и Вильно. Это решение отменяло договоренности между Сталиным и Сикорским, достигнутые 1 декабря 1941 г., оно лишило возможности вернуться на родину тысячи детей-сирот и поляков, депортированных в Казахстан и Сибирь и не успевших присоединиться к армии Андерса. Сталин ясно давал понять, что считает линию Молотова — Риббентропа окончательной границей и намерен заставить союзников признать территориальные уступки, сделанные ему Гитлером. В Москве 1 марта 1943 г. польскими общественными и политическими деятелями был создан Союз польских патриотов. В составе активистов преобладали коммунисты и сторонники левых взглядов; это был просоветский инструмент, призванный сместить и заменить собой законное лондонское правительство. Окончательный разрыв дипломатических отношений произошел 25 апреля 1943 г. — поводом для него послужил катынский расстрел.