Это как раз она сейчас звонила: где, мол, Люсенька? Почему не пришла? Все девочки собрались, только её ждём. А папа ответил: невозможно…

…Ещё в понедельник тётя Лида приходила в школу, таинственным голосом попросила остаться после уроков всех девочек. И предложила:

— Девчонки, а давайте-ка вашей любимой классной руководительнице сюрприз устроим, а?

— Так ведь сдавали уже, Лидия Антоновна! — возмутилась вечно чем-то недовольная Анечка Осипенко.

— Не про «сдавали» разговор, Анюта! — приосанилась мамаша. — Давайте вечером, перед праздником, наведём в классе такой порядок, чтоб Марина Григорьевна ахнула! Мысль, а?

Мысль-то, может быть, действительно неплохая, но кому хочется переться в школу вечером, да ещё и на уборку?..

— Да ну-у-у! — без всякого энтузиазма протянула Света. — Всё равно ведь не все придут, а я что — крайняя?!

— Вот и давайте договоримся, чтоб пришли все, абсолютно все! — не сдавалась тётя Лида. — В классе десять девочек, причём довольно взрослых! К тому же, вместе со своей дочерью приду и я, — это уже одиннадцать. Девчонки, работы всего на каких-то два часа, а Марине Григорьевне будет приятно!

— А что тут делать? — не сдавалась Анечка. — И зачем? И так каждый день в классе дежурим.

Но Лидия Антоновна убеждать умела. Да и как это «нечего делать»?! — парты все размалёванные, занавески давно несвежие; и, кстати, неплохо было бы и под доской подбелить (ну, это Лидия Антоновна однозначно берёт на себя).

— Так что захватите вёдра, тряпки и метёлки, девочки. Порошок и известь я принесу сама. Жду вас в классе в 18.00, в четверг!

Идти, конечно, никому не хотелось. Тоже мне, нашла добровольцев на принудительных началах! Хочет — вот пусть сама и «пашет» вместе со своей Инночкой, ябедой и сплетницей! Но Лидия Антоновна непослушания не простит, в этом уже многие убедились. Вечно она что-нибудь выдумает или навяжет!.. Да не просто так, а с лозунгами. Вот и сейчас:

— Отказаться — это просто преступление, девочки! Ведь Марина Григорьевна для вас времени не жалеет; настоящий фанатик своего дела!

…Что фанатик — так это точно; нет от неё покоя никому. Мало того, что сама в школе торчит чуть не сутками, так и других «грузит» по самое некуда. Уж на что Вовка Великанов — любитель английского, а и тот злится. Ни меры, ни степени, одним словом. Поговаривают, что от неё и муж поэтому ушёл… А теперь она одна осталась — так вообще из школы не выгнать; хоть бы в день этой пресловутой уборки до ночи не засиделась, а то ведь придётся ждать, пока уйдёт. Тётя Лида так просто не уймётся; тоже — фанатик не из последних.

И Люся, конечно, не может не пойти. Она сказала про «сюрприз» маме, и та недовольно буркнула: «Иди». Но папа, когда услышал новость, категорически восстал:

— Это ещё что за беспредел?! Не пойдёшь.

Люся похолодела. Бог с ней, с Лидией Антоновной; девочки её и без «активистки» заклюют! Сказано же было: все — значит, все.

— А я сказал: нет! — отрезал отец. — Нечего ходить позориться! Дома всё у тебя тяп-ляп, лишь бы отстали! А туда пойдёшь лоск наводить?? Это, милая моя, тоже заслужить надо!

А Люся, значит, опять не заслужила. Она вообще редко «заслуживала»: что бы девочка ни делала, по мнению отца, это называлось «из рук вон плохо». Люсе исполнилось уже шестнадцать, и она отлично знала, что такое готовка, стирка, глажка и так далее. Родители этим непомерно гордились:

— Вот выйдет замуж — поймёт, что должна нас благодарить. Уж кто-кто, а мы свою девочку превосходно к жизни подготовили. Всему научили!

«Маме надо помогать!» — эту истину Люся услышала так давно, что и забыла, когда. Вот с тех пор и помогала. Отец, который в доме руководил всем, назначил ей два постоянных дня для «большой уборки»: вторник и пятницу. В эти дни в Люсины обязанности входило «вылизывание» всей огромной квартиры (полы, ковры, шкафы, окна), а также — «лёгкая постирушка» (того, что накопилось к этому дню в большой корзине для белья). Остальное время считалось «выходным», если не учитывать того, что посуда — всегда и после всех — мылась только Люсей, и никем иным.

Другое дело, если в «уборочный» день Люся отнеслась к своим обязанностям недостаточно хорошо; тогда отец назначал наказание: следующий день — становится уборочным уже автоматически, из принципа. Или если очень плохо — то два дня. А там, глядишь, снова пятница… Короче говоря, редкий день оказывался свободным.

Придираться папа умел («На пользу!!»): то полировка плохо блестит, ло люстру забыла протереть… Девочка еле-еле вытягивала на хорошистку, ведь времени на уроки оставалось всего ничего; поэтому считалась и дома, и в школе — «так себе», среднего ума. Если б не ёё изумительная память — в отстающих, наверное, ходила бы.

Люся всё время жалела, что нет у неё ни сестрёнки, ни братика. Было бы с кем разделить тогда ненавистный домашний труд…

— Мы тебя кормим, поим, одеваем, родная, — ворковала мама, поручив Люсе очередное дело. — Ты должна это понимать и по мере сил привносить свою лепту.

Самой маме «привносить» было ужасно некогда, как, впрочем, и папе. «Да ладно, пусть так, — думала часто Люся. — В принципе они, наверное, правы. Но хоть бы «спасибо» разок сказали, а то всё плохо да плохо…»

Да, Люсины кухонные изыски оставляли желать лучшего, но, что ни говорите, а первое — второе — третье (да ещё и пирожки, если успеет!) девочка всегда готовила, стараясь.