— Я еще не знаю, но думаю, что нам удастся не приблизиться.

— Хорошо говоришь! — восхитился Андрей. — Приводи примерчики.

— До сих пор наш огненный шар проводил нас среди всяких солнц, планет и комет. Наверное, в нем есть что-то такое, что позволяет ему разбираться, куда нужно лететь, а куда не нужно. Ведь если он полетит на это солнце, так он же сам обожжется.

— Зачем ему обжигаться? Он же сам из огня. Ему не страшно, — сказала Валя.

— Здорово подмечено. Но огонь от огня всегда отскакивает. Двум огням вместе всегда тесно. Вот, может, и…

Они помолчали, потому что предположение Андрея показалось правильным. Огню с огнем делать нечего. Может быть, их огненный шар и огненное незнакомое солнце оттолкнутся друг от друга и опасность пройдет стороной?

Но эта надежда почему-то не успокоила ребят. Они не знали, сколько времени уже летели, не знали, куда прилетели, и эта неизвестность начинала их беспокоить. Им уже захотелось вернуться на твердую землю, а не болтаться в невесомости посреди Вселенной, привязанными друг к другу веревочками из Валиных косичек.

Это, конечно, здорово, когда ты можешь лететь, как ты хочешь, но когда при таком полете ты рискуешь не рассчитать своего движения и удариться о розовую стену и, может быть, пробить ее, тогда ты очутишься в великом и необозримом космосе, где нет ни воздуха, ни тепла и где сразу превратишься в ледяной, безмолвный столб, в какой-нибудь астероид или метеор. Тогда ты будешь вечно летать по Галактике, пока не вылетишь к ее границам, столкнешься в неистовой круговерти с каким-нибудь другим заблудшим метеором и превратишься в пыль, в атомы или электроны.

Нет, эти печальные мысли не очень скрашивали таинственное путешествие в не менее таинственную неизвестность.

Огненный шар повел себя довольно странно. Он все чаще и чаще стал спотыкаться и рыскать из стороны в сторону. Ему как будто хотелось повернуть к неизвестному солнцу, и в то же время его как бы не пускали туда, отворачивали в сторону. В розовой бутылке стало неуютно и даже страшно. Ее неизвестно из чего образовавшиеся розовые стены стали морщиться и вспучиваться то на одну, то на другую сторону. То место, которое в настоящей бутылке должно было быть дном, превратилось в собачий хвост: оно все время виляло из стороны в сторону, и оттого розовые стены изгибались и вытягивались.

Ребят трясло и переворачивало вверх ногами и вокруг самих себя в беззвучном и опасном хороводе. Перегрузки увеличивались, и никак нельзя было понять, разгоняется ли странный корабль или, наоборот, начинает тормозить.

Судя по тому, что удивительное солнце со вспучивающимися и опадающими пузырями на поверхности почти не увеличивалось, корабль как будто замедлял свой стремительный полет. И это для настоящего космонавта показалось бы и опасным и странным.

Ведь если бы чужое солнце приближалось, то это значило, что корабль идет курсом прямо в его пекло. И если бы при этом корабль ускорял полет, каждый понял бы, что солнце притягивает его. Но раз корабль летел все медленнее, солнце почти не приближалось, а просто отступало куда-то в сторону, значит, существовала и еще какая-то могучая сила, которая боролась с силой притяжения солнца и старалась перетянуть необыкновенный корабль на свою сторону. Вот потому-то он, разрываемый двумя силами, спотыкался и изгибался.

Но ребята, естественно, не понимали, в чем дело, и не знали о великом борении этих могучих сил. Да им, пожалуй, было не до этого. У них опять вытягивались лица, внутри все спрессовывалось и перекатывалось, наливаясь страшной тяжестью.

Они даже не заметили, как солнце все стремительней поплыло в сторону и корабль изменил курс. Он словно нехотя повернул свою огненную голову в направлении едва заметной оранжево-зеленой звездочки.

С этой минуты сила тяжести и перегрузок прямо-таки сломила ребят, и они только слабо охали и крякали, медленно переворачиваясь в воздухе. Кричать, удивляться или протестовать они не могли — на это у них не хватало сил.

Корабль описал плавную дугу вокруг оранжево-зеленой звездочки. Перегрузки все увеличивались, а звезда приближалась все быстрей и быстрей. Корабль кружил вокруг нее и по спирали спускался к ее поверхности, кое-где подернутой белыми и серыми облаками.

— Вот теперь я начинаю бояться, — сказал Витя. Язык у него ворочался с трудом. Он опять стал большим и тяжелым. — На этой звезде есть воздух, и как бы нам не загореться в нем.

— Ох, верно… — проворчал Андрей. На большее у него не хватило сил. А Валя просто молчала. Она прикрыла глаза от усталости и только дышала часто и прерывисто.

На каком-то витке бесконечной спирали пузыри с носового огненного шара стали срываться особенно часто, и розовые, прозрачные стены корабля пересекались огненными струйками. Как раз в это время шар опять стал сплющиваться, словно наткнувшись на какую-то преграду, и движение корабля замедлилось. От страшных перегрузок ребята ткнулись друг в друга, обнялись и потеряли сознание.

Очнулись они в большой комнате. Стены ее казались шелковисто-коричневатыми, как хорошее какао, а потолок — золотистым, слабо мерцающим. Таких комнат они никогда не видели. В ней было не четыре, а восемь углов и очень мало мебели. Три кровати, три не то тумбочки, не то этажерки, стол, кресла и… пожалуй, все. В стенах виднелись матовые, точь-в-точь телевизионные экраны, а возле каждой кровати, на уровне подушки, — маленькая полочка, кнопки звонков. В стенах у кроватей угадывались дверцы размером чуть больше оконной форточки.