— Я с удовольствием отправлюсь туда.

— Похоже, даже со слишком большим удовольствием. Я вижу тебя насквозь, Деций. Ты собираешься бросить меня сразу же, как только мы приблизимся к границе.

— Нет, не сразу. Я сначала посмотрю, как ты запутаешься в той сети, которую расставил для тебя Юлиан и, немного побарахтавшись в ней, смиришься, наконец, и выйдешь замуж за этого бешеного дуралея — сына Видо. Почему бы тебе сразу не подумать обо всем этом и не бежать в далекие северные леса?

Ауриана немного помолчала, не спуская глаз с сонного лика бледной луны, выглядывающей из-за верхушек сосен. И Деций никак не мог отогнать от себя наваждения — ему казалось, что Ауриана о чем-то молча беседует с луной.

— Ты плохо знаешь меня, Деций. Я бы никогда, никогда не бросила ее!

Деций сразу же понял, что «ее» означало «Ателинду», однако сама Ауриана не могла бы с уверенностью сказать, имела ли она в виду свою мать или свою родную землю — эти святые понятия слились в одно в ее душе.

Затем она неожиданно заявила слегка насмешливым тоном подвыпившего человека, пытающегося сохранить полное спокойствие:

— Подожди-ка, я ведь еще не попросила тебя об одолжении, и мы еще не обсудили его условия.

— Ах, да! Одолжение. Все правильно. Ты, наверное, хочешь, чтобы я поймал тебе какую-нибудь дикую лошадь. Ауриана, моя бедовая принцесса, тебе сильно не хватает одного важного человеческого качества — здорового чувства страха.

— Ты не угадал. Первая часть одолжения, о котором я прошу тебя, состоит в следующем: я хочу, чтобы ты научил наших оружейников делать такие же удобные короткие мечи, какими вооружены римляне, а также щиты из бычьих шкур и далеко летящие дротики. Конечно, прежде чем ты это сделаешь, я должна уговорить отца убедить собрание племени в необходимости подобных перемен. Вторая же часть твоего одолжения должна остаться между нами, ни один человек — будь то свободный или раб — не должен ничего знать об этом. Деций, я хочу, чтобы ты научил меня искусству владения мечом, научил по всем правилам, так, как вы, римляне, учите своих новобранцев-легионеров.

Глаза Аурианы горели таким страстным, почти нежным огнем, как будто она была влюбленной девицей, пришедшей на свое первое свидание.

— Похоже, тебе нельзя пить, — сказал Деций, ставя фляжку с вином подальше от нее.

— Тогда давай поговорим завтра, без всякого вина, и ты услышишь, что я произнесу те же самые слова.

— Ну хорошо, в своей жизни я видел множество самых разных сумасшедших, каждый из этих достойных сожаления людей сходил с ума по-своему; но видят боги, с такого рода помешательством я сталкиваюсь впервые!

— Твои глупые шутки, Деций, неспособны поколебать моей решимости, как бы ты не старался.

Он потянулся к ней и взял ее за руку.

— Не истолковывай моих слов превратно, Ауриана. Хочешь, я прямо сейчас начну твое обучение? И первое, что я сделаю, я преподам тебе короткий урок военной науки и истории. Слушай внимательно, милашка. Главная сила не в оружии, исход боя мало зависит от него одного. И ты не сможешь прогнать римлян со своей земли только собственными руками, даже если я и превращу их в жалкую копию рук настоящего римского легионера, и даже если тебе удастся убедить своих взять тебя на поле боя, — хотя я предпочел бы видеть тебя связанной по рукам и ногам. Одним словом, дело не в этом. Дело — в нашем народе. В самих римлянах. Мы сражаемся как один человек. Мы беспрекословно подчиняемся своим командирам даже в мирное время, а твой народ называет такой порядок вещей рабством. Мы не связаны всякими нелепыми «священными» законами — мы прямо идем к избранной цели, добиваемся тех результатов, к которым стремимся. Таким образом, все дело — в дисциплине, а не в оружии. Весь мир принадлежит нам и находится под нашим влиянием уже более столетия. Поэтому бороться с нами — это все равно, что выйти вооруженной до зубов на морской берег и вступить в бой с волнами. Оставь эти мысли. Некоторые народы определены самими богами, чтобы повелевать и править, а другие предназначены служить первым, и ничего с этим не поделаешь. Мы — всего лишь жалкие твари, стоящие посреди сурового мира и лишенные даже малейшего выбора, нам остается только выстоять, исполнить волю богов, приложив к этому все свои старания, — он остановился на секунду и вздохнул. — К сожалению, я вижу, что с тем же успехом мог бы говорить обо всем этом с каменной стеной, но я не мог не попытаться сделать все от меня зависящее. Вот и весь мой урок военной науки и истории.

— Я хочу, чтобы ты сегодня же приступил к моему обучению, — промолвила Ауриана все с тем же пылающим упрямством взором. — Следующей весной, Деций, я перейду в ранг взрослого члена рода, и тогда ты вправе потребовать от меня исполнения любого своего желания — любого, не наносящего оскорбления моей чести.

«Следующей весной? — подумал Деций. — Проклятие. Если я соглашусь, то не смогу бежать из лагеря Бальдемара».

Тут Деций заметил, как стремительно меркнет день, вокруг деревьев уже залегли глубокие тени, а его веселый костерок начал казаться средоточием тепла и уюта в этом полном опасностей мире. На секунду он почувствовал что-то вроде зависти к Ауриане, которой этот мир был родным и близким. Для нее чаща ночного леса была родным домом. Для него — мрачным обиталищем злых духов.

— Ну хорошо, я сделаю так, как ты хочешь. Похоже, я совсем спятил, но ничего не поделаешь — я не могу поступить иначе. И потом, я считаю, что не принесу вреда, если помогу одному-единственному воробью стать ястребом. Я попытаюсь превратить тебя в точную копию настоящего римского легионера, насколько, конечно, смогу это сделать, учитывая твои физические данные. Но взамен ты должна обещать мне то, о чем, наверное, уже догадываешься, потому что знаешь мое самое заветное желание — я хочу как можно скорее выбраться из этого гибельного болота.

— Деций, ты принадлежишь всему нашему племени. Поэтому, если я помогу тебе бежать, то это будет означать, что я обокрала всех соплеменников. Такого рода поступки недопустимы у нас.

— Вот дерьмо! Уж не ослышался ли я? Да ты только и делаешь, что совершаешь поступки, «недопустимые у вас»! Почему же ты не хочешь распространить это право и на меня, капризная девчонка? Ты ведь только недавно хвалилась передо мной тем, что ты совсем взрослая женщина. Вот и докажи это на деле, соверши самостоятельный, независимый поступок. Или ты думаешь, что я меньше тоскую по своей семье, чем какой-нибудь хатт, который убивает себя, когда попадает в плен, чтобы таким образом иметь возможность вернуться к своим предкам? Раб не рождается рабом! Верни меня к моей семье, и я больше не буду рабом!