— Ну что ж, ладно, — сказал примирительно Эрато, знавший о болезненной скромности женщин из варварских племен. — Не принимай это близко к сердцу Я обидел тебя, сам того не желая. Я вовсе не хотел тебя оскорбить. Не волнуйся, ты получишь это свидание, но при условии, что он даст на это свое согласие.

«Может быть, это пойдет ей на пользу, — подумал Эрато, — ведь все лекари сходились на том, что половое общение оказывает благотворное действие на весь организм, наполняет силой мускулы и дает ощущение уверенности. Разве не по той причине они предписывали регулярно приводить в школу проституток? Почему же нужно ей отказывать в подобном?

— Я извещу тебя, когда договорюсь с ним о дне встречи, — сказал Эрато. — Пусть твои боги помогут тебе, раз уж эта шальная мысль взбрела тебе в голову. И ни слова никому, запомнила? Даже той женщине, которая живет с тобой. И сперва сходишь к лекарям, пусть дадут тебе снадобье против увеличения численности населения. Наш Рим и так кишмя кишит жителями, по улицам невозможно пройти. И не смотри на меня с таким скорбным видом! Разве ты не добилась своего?

Ауриана ничего не ответила, онемев от стыда и унижения.

— Ты не сердишься на меня? — поколебавшись, спросил Эрато. — Нет? Да перестань же злиться, в конце концов! Теперь уходи отсюда! Ты смущаешь меня, я даже не знаю, что сказать!

Как только стражники отвели ее в камеру, злость Аурианы сменилась ноющим чувством тревоги. То, что Эрато быстро сбросил ее со счетов как женщину, дало пищу наихудшим сомнениям и домыслам, появившимся у нее еще до выздоровления. Сначала смутные и неопределенные, они теперь укрепились и приняли конкретные очертания. Ее душу ледяным холодом обжигала мысль о том, что вкусы и пристрастия римлян относительно того, что составляло красоту женщины, разительно отличались от представлений германцев. Наверняка они ожидали от женщин нежности и изящества, которые были своего рода визитной карточкой. Она знала, что влиятельные и богатые люди тщательно выбирали любовников и любовниц, женщин и мальчиков, рыскали по невольничьим рынкам в поисках самых красивых, обладавших наиболее совершенными и соблазнительными формами. Среди избалованных и изнеженных патрициев совершенство тела было возведено в ранг божества. Когда они ублажали своих богов, то приносили в жертву отборных, без единого изъяна животных. Их скульпторы ваяли нимф, которые восхищали своими несравненными гладкими и белыми телами, каких в природе не бывает. Любой человек с физическим недостатком, будь то хромота или заикание, сразу же становился всеобщим посмешищем. Вдобавок ко всему эти люди уделяли очень много времени уходу за своими лицами, часами раскрашивая их, словно стены. В этом они пытались превзойти саму природу, которая не могла произвести лицо, способное удовлетворить их взыскательные вкусы. У себя на родине она бы с гордостью показала следы многочисленных боевых ран. Но города порождали безделие и избалованность, где любовь становилась не чувством, а способом времяпрепровождения. Она больше не была основой, на которой строился союз между мужчиной и женщиной, помогавшей выжить им обоим. Среди них Ауриана была надтреснутой вазой, картиной, на которую поставили пятно, гобеленом с кривым узором. Мужчина не мог прожить здесь всю жизнь и не проникнуться хотя бы немного всеобщей страстью к безупречной красоте.

«Ему тоже мое покалеченное тело покажется безобразным, он не сможет преодолеть себя», — эта мысль, однажды возникнув, глубоко проникла в сознание Аурианы и прочно закрепилась там. Временами она даже испытывала к Эрато благодарность за то, что он заранее подготовил ее к такому тяжкому разочарованию.

Суния с удивлением наблюдала за Аурианой, погрузившейся в мрачные думы. Наконец, Ауриана не выдержала и почти в бессвязном, бурном потоке слов излила свою душу. Выговорившись, она со злостью сорвала с себя тунику и показала подруге свое обожженное, искалеченное тело.

Суния смотрела на нее как завороженная.

— Здесь написана вся твоя жизнь, которая неотделима от жизни нашего народа. Даже летняя рябина, увешанная красными гроздьями, даже белоснежные лилии не могут идти ни в какое сравнение с твоим телом. Если какой-либо мужчина этого не заметит, ты должна порвать с ним сразу же!

— Благородные и возвышенные слова. Но в действительности все обстоит по-иному. Любовь забирает у меня все силы, Суния!

Следующая весна принесла с собой не только обычную лихорадку и дожди. Поколения, которым посчастливилось жить во времена с мягкими и гуманными нравами, знали этот период под одним простым названием — террор.

Причиной ему стал мятеж Антония Сатурнина, который тогда начальствовал над двумя Рейнскими легионами, расквартированными в Могонтиаке. Сатурнину давно уже было известно о намерении Домициана расправиться с ним, поскольку его имя тоже значилось в списке, копию с которого на мягком обрывке пергамента ему показали. Игра втемную утомила его, и он решил нанести удар первым. К этому его в немалой степени побудила растущая вражда легионеров к Императору. Момент казался вполне подходящим, и Сатурнин решил не упускать его. Увенчайся эта попытка успехом, и он становится самым могущественным человеком на свете. Чтобы наверняка привлечь на свою сторону симпатии легионеров, он изъял сбережения солдат, хранившиеся в крепостном здании, где находилась его резиденция, и распространил слух, что это сделано по приказу Домициана. Этот эпизод был мало похож на тщательно спланированный и продуманный переворот, который готовил Марк Аррий Юлиан. Это был безумный по своей смелости шаг. Так дошедшая до предела отчаяния жертва внезапно нападает на своего мучителя, заметив какую-нибудь слабину в нем.

Домициан сразу же понял, что ему угрожает самая серьезная опасность за все время его правления. Соглядатаи донесли ему, что к восстанию могут присоединиться еще десять легионов, находившихся в северных провинциях. С часу на час он в страхе ждал известий об их намерениях. Они находились на марше в Рим под общим командованием Сатурнина. Восточные легионы, возможно, и сохранят верность Императору, но они были слишком далеко. Даже если бы они выступили тотчас же, все равно не успели бы прибыть в Рим и сохранить его власть и жизнь. Он никак не мог отделаться от мысли, что Нерон, оказавшись в подобной ситуации, струсил и совершил самоубийство. Но Домициан был слеплен из иного теста. Будучи загнанным в угол, он прятал свой страх подальше и не позволял ему проявляться, пока не минует кризис. Перед лицом опасности он проявлял обычно хладнокровную решительность и наносил противникам сокрушительные удары.

Возглавив преторианскую гвардию, Домициан не терял времени и отправился ускоренным маршем в Верхнюю Германию. По пути шпионы сообщили Императору, что ряды мятежников пополнились за счет недавно покоренных хаттов, которых Сатурнин охотно принимал к себе на службу. Страх обуял все население Галлии при мысли о том, что на их поселения могут напасть мстительные и свирепые варвары.

И все-таки пока удача сопутствовала Домициану, который, пройдя — лишь половину расстояния, отделявшего его от Могонтиака, получил радостные известия. Оказалось, что хатты, огромной массой собравшиеся на восточном берегу Рейна и уже готовившиеся соединиться с мятежниками, не смогли перейти по льду, потому что накануне ночью река начала вскрываться. Вслед за этим Максимиан, командовавший легионами в Нижней Германии, выступил в поход против Сатурнина и нанес ему сокрушительное поражение. Голова изменника, завернутая в холст, пропитанный медом, вместе с уверениями в почтительной преданности была прислана Домициану.