Институт стоял полутёмный и пустой. Возле освещённой двери какой-то аудитории на втором этаже, выходящей окнами на Мойку, толпились наши девчонки и тряслись в предэкзаменационном мандраже. Первой сессией в деканате всех запугали так, что слабонервные теряли дар речи и чувство реального. Если студент заваливал первую сессию, его отчисляли навсегда. Начиная со второй, хвосты можно было тащить до пятого курса. Такая жестокая игра. Пришёл Василий Васильевич и разложил на столе экзаменационные билеты. Меня пропустили первым, предполагая, что отвечать на вопросы я буду до самого вечера. Вытащив билет, я сел к окну готовиться и смотрел, как над Юсповским дворцом алеет рассвет. По льду Мойки бежала какая-то непослушная собака. Её хозяйка шла по набережной и что-то ей орала, но слов я не слышал. Я думал о Ленине. Вот же сука, понаписал всякой хрени, погубил миллионы людей, а я должен этому долбаку всё объяснить в лучшем виде, оправдать его злодеяния и выписать орден. А лучше два. У Василь Василича торчали синие кальсоны из-под брюк и, перехватив мой взгляд, он пригласил меня к ответу. Я молотил языком какие-то междометия до полного рассвета. Мне показалось, что уже пришла весна, а Стремилов сидел с закрытыми глазами и мерно кивал головой. Почуяв длинную паузу, он выкатил на меня свои бесцветные партийные глаза и многозначительно произнёс не звук, а слово «НУ?!» Я помолотил молотилкой ещё, что-то про скорую победу коммунизма и снова заглох. Девочки, давно готовые рассказать всё и про ХVII съезд РСДРП, и про культ личности Сталина, про всё, что будет с нами после коммунизма смотрели на меня с отвращением и нетерпением.

— Что? Всё? — повторил свой мерзкий вопрос Стремилов.

— Нет, я ещё могу, но не хочу задерживать — пробормотал я.

— Кого задерживать? Я не тороплюсь. Мы, кажется, о Ленине говорим.

— Да-а. Но-о.

— Вы, что, не здоровы?

— Очень, очень, Василий Васильевич.

— Больше тройки за такой ответ я поставить не могу. А это стыдно. Вы коммунист?

— Нет, что вы. Я ещё комсомолец. Это Целов коммунист. А я нет.

Стремилов глубоко, огорчённо вздохнул и начал выводить своей костлявой рукой в зачётке какие то знаки. Сердце прыгало от радости, на улице запели птицы, солнце ярко светило в окно. В коридоре я заглянул в зачётку и обомлел. На первой строчке моей зачётки красовалась, выведенная рукой профессора, длинное чёткое клеймо, «удовлетворительно». Есть! Даёшь космос!

Дальше пошло, как по маслу. Математика, химия, физика. Знакомые места. Страх прошёл. Пришла самоуверенность. По специальному разрешению ректора я уехал в Москву на сборы к первенству Европы, на целый месяц. К спортсменам в ЛИАПе, благодаря политике ЦК КПСС и заведующего кафедрой физвоспитания и спорта Ю.В. Захарова, относились уважительно. Я бы мог весь институт проехать на этом горбу, но гордость не позволяла. И весь институт я отбарабанил самостоятельно, не обращаясь за помощью на кафедру спорта. Вот за товарищей просить приходилось. Загляну в аудиторию, пошепчу профессору на ушко, что это наш спортивный герой и трояк у пацана в кармане. На матчи нашей баскетбольной команды народу набивалось в зале столько, что самим баскетболистам и играть-то было негде. Лёху Степанова, Мишку Фарберова, Женю Волчка узнавали в коридорах, как звёзд Голливуда. Как-то чемпионат ВУЗов г. Ленинграда проходил у нас в институте и я блистал мастерством на глазах у восторженных товарищей. В финале вышел бороться с каким-то первокурсником из ЛИСИ по фамилии Киселёв. Серёжа, видимо, не успел ещё узнать, что я такой известный спортсмен, и по-простому бросил меня через бедро на глазах у моих изумлённых подруг и товарищей. После этого случая я стал вести себя немного скромнее.

Обнаглев до предела после успешной зимней сессии и разрешения отбыть на месяц на спортивные сборы, я попросил в деканате свободное расписание и появился в институте только в мае, прямо к зачётной неделе. К тому же стал вице-чемпионом СССР по дзюдо среди молодёжи. Товарищи и особенно подруги по институту сразу прилепили мне кличку — «гений дзюдо». На экранах тогда шёл фильм Акиры Куросавы с таким же названием. Сдача зачётов напоминала представление в цирке, но я его выдержал. Тыщи немке сдал легко, читая текст с листа. Тем более, что книжку я выбрал о борьбе дзюдо. Лабораторные по физике и химии за меня сделали девчонки из нашей группы. Они были такие славные. Все отличницы, золотомедалистки, как на подбор. Попроси я чего угодно, они бы дали. Староста наша, Таня Климович, стипендию прямо в аудиторию приносила и, как мать, журила за прогулы. Боролась за успеваемость. После пяти лет учёбы в вечернем техникуме атмосфера в ЛИАПе казалась мне санаторной. За заслуги в спорте Юрий Владимирович Захаров отправил группу студентов-спортсменов в южный спортивный лагерь, в Вилково, под Одессу. Он договорился с ректором Кишинёвского университета о взаимном обмене студентами на летние каникулы. Заботливый был, как родной отец. Уже на втором курсе он пригласил меня работать по бюджету СНО в его «лаборатории восприимчивости и адаптации человека к нагрузкам», которая стала моим родным домом. Там было несколько проектов, совместных с нашей кафедрой и с лабораторией Михаила Игнатьева, только начинавшей тогда разработки робототехники и скафандров. Пришлось помогать по проблеме газоанализаторов Славе Турубарову, доценту нашей кафедры и Кириллу Меткину, начальнику СНО, в разработке комплекса наведения ракет на подводных лодках. Мой опыт работы в Институте Электромеханики быстро оценили по достоинству. Да и рекомендации мне дал мой бывший начальник, академик Димитрий Завалишин, который здесь в ЛИАПе возглавлял кафедру электрических машин. Так что с самого первого курса ЛИАП меня кормил, поил, одевал и обувал. Вообще, придумать в жизни время вольготнее и слаще студенческих лет, по-моему, не возможно. Если чем-нибудь это варенье не отравить. Ну, например, можно жениться и родить ребёнка, проживая при этом в общежитии с голой попкой в ожидании подачек от родителей. Такие умники находились и среди нас. Да, да. На третьем курсе я тоже женился на студентке нашего института. Спросите, зачем? Ждите ответа, ждите ответа, ждите ответа…

На втором курсе в ЛИАПе оживилась самодеятельность. Толя Першин, Олег Рябоконь, чей фильм о Максимилиане Волошине «Кемерийский затворник» останется в веках, и Саша Першин стали создавать студенческие театры. Апофеозом их творчества были, разумеется, выступления Клуба Весёлых Находчивых, который проводился между факультетами и вызывал неподдельный интерес студенческой молодёжи. Я в это не лез. Я мечтал стать писателем и моя подруга по группе Люда Семёнова показывала мои рассказы в редакцию газеты «В полёт». Их даже печатали. Но смотрели на меня косо. Антисоветчиной несло от моих рассказов. У меня был и более серьёзный интерес в кинематографе. Времени, чтобы сниматься каскадёром, было предостаточно и я этого шанса не упускал. Мой кумир, Григорий Михайлович Козинцев тогда снимал «Короля Лира» и предложил мне помогать ему в организации трюковых съёмок. Половина всех спортсменов института целый семестр в 1969 году пропадали на съёмках в Нарве, изредка приезжая в Ленинград поторговать в деканате своим лицом и сдать пару-тройку лабораторных работ. Жили мы в Нарве в общаге Профтехучилища, ходили в костюмах воинов семнадцатого века и постоянно читали работы В.И. Ленина «Как нам преобразовать Рабкрин». Хохот это вызывало гомерический. Особенно смешно было смотреть на наших баскетболистов, которые играли на турнирах и во Франции, и в Польше и одевались в самые модные джинсы LEVI STRAUSS. Смотреть на них, сидящих с томиком В.И. Ленина в руках, без слёз было не возможно. Но попробуй не смотреть. Кафедра Истории КПСС была тогда главной в любом ВУЗе страны Советов. Завал этого экзамена приравнивался чуть ли ни к измене Родине. И ведь никто не роптал. Учили наизусть.

Но за что я благодарен коммунистам, так это за то, что нам приходилось изучать труды Ленина в Публичной библиотеке. В студенческом отделе на Фонтанке можно было на шару заказать любую литературу из фондохранилища. Хоть Плейбой! Но уж Ницше, Канта и Юнга точно. И это было только начало. Потом, когда на третьем курсе в программе появилась философия, визиты в публичку стали самым привлекательным занятием. А ведь туда же ходили прекрасные девочки всех институтов города Ленинграда. Институтки! Догадываетесь куда я клоню?

То ли студенческие годы самые бурные, то ли мне везло искать на свою голову приключения, но только одновременно с познанием термодинамики, квантов, кварков и энтропии состояния, одновременно с решением логарифмических уравнений, одновременно с бензольными кольцами и цепями молекул белков, одновременно с прямыми линиями на ватмане посредством кульмана, переводом с немецкого на русский, критикой буржуазных теорий развития человечества, мальтусовского перенаселения нашей планеты я искал своё место под солнцем. И почти одновременно засверкали своим дьявольским блеском вывески Коммунистической партии и органов КГБ. На третьем курсе после сельскохозяйственных работ в Волховском районе по уборке картофеля меня выбрали секретарём курсового бюро. Я сдвинул брови, насупил лоб и начал организованно принимать у однокурсников Ленинский зачёт. Проводил, так сказать, чистку рядов. Ребята с факультета, знавшие меня не понаслышке, упрекали меня в приспособленчестве и карьеризме. Среди ровно подстриженного поля соглашателей и оппортунистов появлялись принципиальные выскочки, типа Володи Колотова из 114-й группы, который заявил прилюдно, что он против колхозов и мечтает обнести свой дом высоким капиталистическим забором. Я не только не выгнал его из комсомола, но и не перестал здороваться с ним за руку. Товарищ Симановский, главный комсомолец ЛИАПа в те годы, накатал на меня жалобу в партком и в Горком ВЛКСМ. Ни дня не подождав, прямо начальнику Первого отдела товарищу Кошелеву настучал мой товарищ по парте Владик Болванович, с которым я поделился близкой, почти половой связью с американской студенткой Абигель, случайно мною встреченной на вечеринке у Юрки Шестова, зятя Михаила Аникушина и, следовательно, мужа его дочери Нины. Попал я туда не случайно, но об этом чуть позже.

Оба проступка предвещали полный крах моей карьеры и вылет из института. Но «гении дзюдо» на дорогах и тогда не валялись, а заведующий кафедрой физвоспитания Ю.В. Захаров не хотел меня терять на ровном месте. К тому же он был человеком дальновидным и со связями. Как оказалось, именно в партийных и компетентных органах. После собеседований у высоких начальников я принял предложение к сотрудничеству и пошёл в рост. Быстрый, но не долгий. Я отдавал распоряжение об очередном патрулировании улиц бойцами народной дружины, направлял студентов переписывать население СССР, организовывал отлов проституток и воров на Московском вокзале. На очередном субботнике по уборке территорий, когда пошёл дождь, я отпустил всех комсомольцев домой. Чтобы они не простудились. В парткоме мои доводы о возможных, ещё больших потерях, при болезни и пропуске занятий целым курсом студентов не поняли и приняли решение меня переизбрать. Органы КГБ от моей деятельности тоже остались не в восторге, но на Соловки отправлять меня пока не стали. Так, женившись, разменяв мамину квартиру на «Гражданке» и поселившись в коммуналке на бульваре Профсоюзов, в двух шагах от института, я зажил новой, прекрасной, да ещё и супружеской жизнью.