— Да, Веселовский, проворен ты дюже! Не дай Бог в бою встретиться.

— Ты что, Мишка? — аж оторопел, — мы ж супротив врагов свое искусство оттачиваем. Мы же слуги государевы.

Через год после поступления чуть не сбылась мечта Веселовского о море. Указ вышел о переводе тридцати пяти кадет Сухопутного шляхетского корпуса в Морскую академию. Брали, правда, в основном новгородцев. Это со времен Петра Великого считалось, что на флот надо брать людей из Архангельской и Новгородской губерний. Император покойный полагал, что из них можно было быстрее сделать хороших моряков.

Как уж упрашивал Алеша начальство… Да все бесполезно было. Во-первых, он числился по Санкт-Петербургской губернии, а во-вторых, опять граф Миних вмешался. Каждую треть года кадеты экзамены сдавали своим преподавателям, а в конце года их экзаменовали публично. Полагалось сие делать или в присутствии Императрицы, или при министрах, генералитете и прочих духовных и гражданских знатных персонах.

На том самом первом публичном экзамене Императрицы не было, зато был Миних, который себя считал здесь главным. Цепким взглядом выхватил он из строя кадет Алешу и тут же вспомнил:

— А, Веселовский. Помню. Как учится? — обратился он тут же к генералу Луберасу.

— Преуспевает, в отличие от многих, ваше сиятельство, — склонив голову, тихо и по-немецки ответил ему генерал. Не хотел, наверно, хвалить вслух.

Но Миних был Минихом. Рявкнул:

— Молодец, Веселовский! Я не ошибся. Выйдешь в офицеры драгунские, послужишь, отличишься, а я еще посмотрю, может, тебя в свой кирасирский полк заберу.

Это и определило судьбу Алешину. Как обратился он к ротному командиру капитану Поленсу, что кадет отбирают на флот, тот сразу и вспомнил слова фельдмаршала:

— Ты что, Веселовский, его сиятельство граф Миних сам определил тебе быть в кавалерии. Потому учись еще лучше и в звания выходи офицерские. А флот без тебя обойдется.

Попытался было Веселовский упрашивать Поленса, да бесполезно. Не до кадета ему сейчас было. Накануне два офицера, служивших в корпусе, поручик Штейн и подпоручик Фабер, были у него в гостях. Карты раскинули. Да повздорили. За шпаги схватились. И поручик Штейн возьми и кольни Фабера в левую руку. Рана-то пустяшная, а шуму вышло много. Теперь всех ждал суд. В солдаты угодить можно было. За дуэли да поединки разные по головке не гладили. К тому ж игры азартные, в карты али в зернь, запрещались. И не докажешь, что играли без интереса, не на деньги, а только для удовольствия. До кадета ли было сейчас капитану Поленсу…

Как горевал тогда Веселовский, как обижался на ротного, что даже выслушать не захотел. Да ничего не поделаешь. Так и остался Алеша в корпусе. А друга его Ивана Голенищева-Кутузова, из семьи лейтенанта флота, перевели в Морскую академию. Не сбылась мечта Алешина. Старшим его назначили над семью кадетами, как в учебе преуспевшего. Именовалось это быть «уставщиком в камрадстве», а по-армейски — капральством значит. Видел Веселовский потом Императрицу Анну Иоанновну. Экзерции солдатские ей кадеты демонстрировали, да выездку конную. Алеша вышагивал перед Высочайшими особами с алебардой, а затем в конном строю вольтижировал. Даже удостоился чести приложиться к руке царственной.

Только парадная сторона жизни не прельщала кадета. Проникался все больше долгом своим будущим офицерским. Долгом вечного служения Отчизне. Служения праведного, честного и нелицемерного, не щадя живота своего до последней капли крови. «Врагам же, телом и кровью, в поле и крепостях, водою и сухим путем, в баталиях, партиях, осадах и штурмах, храброе и сильное чинить сопротивление. В чем да поможет мне Господь Бог Всемогущий. Аминь!»

В 1736 году, в связи с войной турецкой, разгоравшейся на южных рубежах, да потерями большими, особливо среди офицеров, состоялся первый выпуск кадет. Как преуспевший в учебе, Алеша был сразу произведен в подпоручики и приписан к Вятскому драгунскому полку.

Кафтан теперь у него был синий, с отложным воротником, обшлагами, оторочкой петель и подбоем красным, по краям все галуном обшито серебряным. Камзол лосиный, рейтузы синие суконные, епанча и нижний ее воротник — красные, а подкладка синяя. Рубашка белая, на шее галстуком черным охвачена. Ботфорты кожаные с раструбами и шпорами серебряными, для пешей службы башмаки. Если нога свободно болталась в ботфорте, то для плотности облегания внутрь закладывалась солома в сапог, и все перехватывалось ремешком. Шляпа с углами закругленными, по краям галуном серебряным обшитая и бант на левом боку, козлиные перчатки с крагами. А еще шарф красовался — трехцветный, с кистями серебряными. Носили шарфы через правое плечо, завязывая кисти на левой стороне, у шпажного эфеса. Также выглядел и темляк офицерский для шпаги, только размера меньшего. Оружие офицера составляла шпага с темляком и портупеей лосиной, которую вне службы носили под камзолом, вставляя в прорезь левой полы. Кроме того, при седле имелась пара пистолетов. Со временем шпага была заменена палашом, ибо в сабельной рубке, в бою конном палаш был намного эффективнее. Сколь гордости было во взгляде, что, наконец, чин офицерский получен!

Вот в таком виде и вступал в службу подпоручик Веселовский. Мечта детская о морях и странствиях дальних забывалась, уходила вместе с детством. Ушла и обида на ротного командира капитана Поленса, что даже слушать не захотел Веселовского, когда отбирали кадет в Морскую академию. Ему и так не повезло.

Отдали под суд капитана за то, что два кадета из их выпуска, Семен Маслов и Иосиф Ватутин, в прапорщики произведенные, напились и передрались между собой. Всех в солдаты определили на шесть месяцев.