Она сверилась с прибором на панели:

— Они, наверное, целую вечность шли пешком эти пятьдесят миль.

— Судя по всему, они высоко ценят невмешательство в свою жизнь. Если только...

Он поколебался, обдумывая, как подипломатичнее спросить, не нанес ли им СШИК какое-то немыслимое оскорбление. Пока он подбирал слова, Грейнджер уже отвечала:

— Это было как гром среди ясного неба. Они просто сказали нам, что уходят. Мы спросили их, не делаем ли мы что-то неправильно. Ну, если есть проблемы, то мы все уладим, чтобы они передумали. Нет, ответили они, никаких проблем.

Грейнджер нажала на газ, и они помчались снова.

— Когда вы говорите «мы спросили», — поинтересовался Питер, — вы подразумеваете «мы», как если бы...

— Лично я в переговорах не участвовала, нет.

— Вы знаете их язык?

— Нет.

— Ни слова?

— Ни единого.

— Тогда... э-э... насколько хорошо они говорят по-английски? Я хочу сказать, что пытался узнать это и раньше, но никто прямо не отвечал.

— Но прямо ответить невозможно. Некоторые из них... может, даже большинство, не... э-э... — Голос сошел на нет.

Она закусила губу:

— Слушайте, вам не понравится, что я скажу. А мне этого не хотелось бы. Дело в том, что мы не знаем, сколько их вообще тут. Отчасти потому, что они прячутся, отчасти потому, что мы не умеем их различать... При всем уважении, но просто не умеем. Мы общаемся с несколькими из них. С десятком от силы. А может, их всего пять или шесть; если они меняют одежду, трудно сказать. И они немного говорят по-английски, достаточно для общения.

— Кто их учил?

— Я думаю, они просто сами нахватались, не знаю. — Она взглянула в зеркало заднего обзора, как если бы затор позади отвлек ее от ровного движения. — Вам бы у Тартальоне спросить. Если бы он еще был с нами.

— Что, простите?

— Тартальоне был лингвистом. Он прибыл сюда, чтобы изучать их язык. Собирался составить словарь и всякое такое... Но он... э-э... исчез.

Питер обдумывал сказанное несколько секунд.

— Да уж, — сказал он, — вы просто кладезь полезной информации, так? Если ждать достаточно долго, что-нибудь да всплывет...

Она вздохнула, снова впадая в раздражение.

— Я уже рассказала вам все, что знаю, когда сопровождала вас после посадки.

Это оказалось для него новостью. Он напрягся, чтобы вспомнить, как они вместе шли на базу в первый день его пребывания на планете. Слова испарились. Все, что он помнил, — это как она шла рядом.

— Простите меня. Я тогда очень устал.

— Вы прощены.

Путешествие продолжалось. В сотне метров от них в стороне виднелся еще один водоворот дождя, кувыркавшегося над землей.

— Можно проехать сквозь него?

— Конечно.

Она слегка вильнула, и они рассекли завихрение сверкающих капель, сразу же покрывшего их сказочно-ярким облаком.

— С ума сойти, да? — заметила Грейнджер без всякого выражения, включив дворники.

— Красота, — сказал он.

Прошло еще несколько минут, очертания на горизонте превратились в безошибочные контуры строений. Ничего особенного или монументального. Квадратные блоки — как небоскребы Британии, дешевые, утилитарные жилища. Совсем не алмазные шпили фантастического города.

— Как они себя называют? — спросил Питер.

— Ни малейшего понятия, — ответила Грейнджер. — Нечто непроизносимое, полагаю.

— И кто назвал это место Оазисом?

— Девчушка из Оскалузы, штат Айова.

— Вы шутите!

Она взглянула на него озадаченно:

— Вы ничего об этом не читали? Это ж единственное, что обыватель знает про Оазис. В газетах было полно статей, и один раз девчушку показывали по телевизору.

— Я не читаю газет и не смотрю телевизор.

Теперь пришел ее черед сказать:

— Вы шутите!

Он улыбнулся:

— Я не шучу. Однажды Господь прислал мне сообщение с таким текстом: «Выбрось телевизор, Питер, это пустая трата времени». Что я и сделал.

Она тряхнула головой:

— Я уже и не знаю, как вас понимать.

— Буквально, — ответил он. — Всегда буквально. Ну ладно, девчушка из... э-э...

— Оскалузы. Она выиграла конкурс «Назовите новый мир». Я поражена, что вы не слышали об этом. Там было сотни тысяч предложений, большинство невероятно глупые. Все равно как праздник болванов. Персонал СШИК в здании, где я работала, коллекционировал наихудшие названия. И каждую неделю у нас появлялись новые победители. Мы использовали их для собственного конкурса по наименованию кладовки уборщиков. «Nuvo Opportunus» — это был потрясающий вариант. «Сион-два», «Атланто», «Арнольд» — это настоящий блин комом, думала я. «Splendoramus». И... «Эйнштейния». Забыла остальные. О, вот: «Приют путника» — или вот: «Новообретенная планета», «Cervix», «Хендрикс», «Элвис». И так далее и тому подобное.

— А девчушка?

— Ей повезло, наверно. Вероятно, еще сотни придумали этот «Оазис». Она выиграла пятьдесят тысяч долларов. Семье пригодилось, потому что мать ее только что потеряла работу, а у отца нашли какую-то редкую болезнь.

— И как закончилась эта история?

— Как и ожидалось. Папа умер. Мама рассказала об этом по телевизору и стала алкоголичкой. Потом средства массовой информации перешли к другим новостям, и никто не узнает, что потом случилось.

— Не помните имя девочки? Я хотел бы помолиться за нее.