Маглуар была маленькая старушка, седая, полная, даже тучная, хлопотливая, всегда задыхавшаяся, во-первых, от постоянной беготни, во-вторых, из-за мучившей ее астмы.

Когда Мириэль прибыл в город, его с почестями водворили в епископском дворце, согласно императорскому декрету, который в списке чинов и званий ставит епископа непосредственно после бригадного генерала. Мэр и председатель суда первые нанесли ему визит; к генералу же и префекту первым поехал Мириэль.

Когда епископ вступил в управление епархией, город стал ждать, как он проявит себя на деле.

Глава вторая. Священник Мириэль превращается в Монсеньора Бьенвеню

Епископский дворец в Дине примыкал к больнице.

Дворец представлял собой огромное, прекрасное каменное здание, построенное вначале прошлого столетия Анри Пюже - доктором богословия Парижского университета, аббатом Симорским, с 1712 года епископом Диньским Это был поистине княжеский дворец. Все здесь имело величественный вид: и апартаменты епископа, и гостиные, и парадные покои, и обширный двор со сводчатыми галереями в старинном флорентийском вкусе, и сады с великолепными деревьями. В столовой - длинной н роскошной галерее, расположенной в нижнем этаже и выходившей в сад, Анри Пюже дал 29 июля 1714 года парадный обед, на котором присутствовали Шарль Брюлар де Жанлис, архиепископ и князь Амбренский; Антуан де Мегриньи, капуцин, епископ Грасский; Филипп Вандомский, великий пpиop Франции, аббат Сент-Оноре Леренский; Франсуа де Бертон Крильонский, епископ, барон Ванский; Сезар де Сабран Форкалькьерский, владетельный епископ Гландевский, и Жан Соанен, пресвитер оратории, придворный королевский проповедник, владетельный епископ Сенезский. Портреты этих семи высокочтимых особ украшали стены столовой, а знаменательная дата - 29 июля 1714 года - была золотыми буквами выгравирована на белой мраморной доске.

Больница помещалась в тесном, низеньком двухэтажном доме, при котором был небольшой садик.

Через три дня после приезда епископ посетил больницу, а затем попросил смотрителя пожаловать к нему.

Мириэль не имел состояния, его семья была разорена во время революции. Сестра его пользовалась пожизненной рентой в пятьсот франков, которых при их скромной жизни в церковном доме хватало на ее личные расходы. Как епископ, Мириэль получал от государства содержание в пятнадцать тысяч ливров. Перебравшись в больницу, он в тот же день, раз и навсегда, распределил эту сумму следующим образом. Приводим смету, написанную им собственноручно:

Смета распределения моих домашних расходов

На малую семинарию - тысяча пятьсот ливров

Миссионерской конгрегации - сто ливров

На лазаристов в Мондидье - сто ливров

Семинарии иностранных духовных миссий в Париже - двести ливров

Конгрегации св. Духа - сто пятьдесят ливров

Духовным заведениям Святой Земли - сто ливров

Обществам призрения сирот - сто ливров

Сверх того, тем же обществам в Арле - пятьдесят ливров

Благотворительному обществу по улучшению содержания тюрем - четыреста ливров

Благотворительному обществу вспомоществования заключенным и их освобождения - пятьсот ливров

На выкуп из долговой тюрьмы отцов семейств - тысяча ливров

На прибавку к жалованью нуждающимся школьным учителям епархии - две тысячи ливров

На запасные хлебные магазины в департаменте Верхних Альп - сто ливров

Женской конгрегации в городах Динь, Манок и Систерон на бесплатное обучение девочек из бедных семей - тысяча пятьсот ливров

На бедных - шесть тысяч ливров

На мои личные расходы - тысяча ливров

Итого - пятнадцать тысяч ливров.

– Господни смотритель! Сколько больных у вас в настоящее время?
– спросил он.

– Двадцать шесть, ваше преосвященство.

– Да, я насчитал столько же, - подтвердил епископ.

– Кровати стоят слишком близко одна к другой, - добавил смотритель.

– Да, я заметил.

– Комнаты не приспособлены для палат, и проветривать их довольно затруднительно.

– И мне так показалось.

– А когда выпадает солнечный день, садик не вмещает всех выздоравливающих.

– Я тоже об этом подумал.

– Во время эпидемий - в нынешнем году был тиф, а два года тому назад горячка - у нас бывает иногда до сотни больных, и мы просто не знаем, что с ними делать.

– Да, эта мысль тоже пришла мне в голову.

– Ничего не поделаешь, ваше преосвященство, - сказал смотритель, - приходится мириться.

Этот разговор происходил в столовой нижнего этажа, имевшей форму галереи.

С минуту епископ хранил молчание.

– Сударь, - спросил он смотрителя больницы, - сколько кроватей могло бы, по-вашему, поместиться в одной этой комнате?

– В столовой вашего преосвященства?
– с изумлением вскричал смотритель.

Епископ обводил комната взглядом и, казалось, мысленно производил какие-то измерения и расчеты.

– Здесь можно разместить не менее двадцати кроватей, - сказал он как бы про себя.
– Послушайте, господин смотритель, вот что я хочу сказать, - продолжал он громче.
– Тут, по-видимому, какая-то ошибка. Вас двадцать шесть человек, и вы ютитесь в пяти или шести маленьких комнатках. Нас же только трое, а места у нас хватит на шестьдесят человек. Повторяю, тут явная ошибка. Вы заняли мое жилище, а я ваше. Верните мне мой дом. Здесь же хозяева - вы.