Клер переминалась с ноги на ногу на пороге и не знала, что отвечать и отвечать ли вообще. Впрочем, миссис Атертон ответов не ждала.

– А еще я специально для тебя сделала свое фирменное желе. Уж его-то точно нужно поставить в холодильник.

Минни открыла дверцу и нахмурилась. Пиво, лимонад, и больше ничего…

«Чего можно было ожидать от девчонки, привыкшей в Нью-Йорке к фастфуду?» – подумала миссис Атертон.

«Боже мой, куда от них деваться? И о чем с ними разговаривать?» – спрашивала себя Клер, пока женщины по очереди ставили свои подношения кто на подоконник, а кто в холодильник.

Она откашлялась и попробовала улыбнуться.

– Простите, я еще не успела сходить в магазин. У меня нет кофе.

«Чашек и ложек тоже нет», – это она сказала про себя, но уже готова была повторить вслух.

– Мы пришли не на кофе, – миссис Негли улыбнулась ей в ответ, – а просто для того, чтобы поприветствовать тебя. Ты должна знать, что не будешь здесь одинока.

«Боже, боже…»

– Это очень мило с вашей стороны. Правда, очень мило. А я даже не могу предложить вам сесть.

– Хочешь, мы поможем тебе разобрать вещи? – тут же предложила миссис Атертон. – Судя по размерам грузовика, который был здесь утром, у тебя должно быть очень много багажа.

– На самом деле нет. Мне доставили материалы и инструменты для работы.

«Это хуже, чем интервью для прессы!»

– Я не привезла с собой никакой мебели и вещей. Все, что нужно, куплю тут. Постепенно. Впрочем, мне понадобится только самое необходимое. Я еще не решила, что именно…

– Вся нынешняя молодежь такая, – Минни Атертон повернулась к своему отряду. – Порхают, как пташки. Что бы сказала твоя мама, узнав, что у тебя здесь нет ни своей чашки, ни подушки под голову?

– Наверное, предложила бы сходить в магазин и купить, хотя подушка у меня есть.

– Ну что же, устраивайся. Мы не станем тебе мешать, – миссис Финч, вероятно, почувствовала в голосе своей бывшей ученицы легкое раздражение. – Когда будет время, занеси нам тарелки. Они все подписаны – на донышке приклеена бумажка.

И они наконец откланялись.

– Как можно было не купить первым делом стол и стулья на кухню? – обратилась к своим подругам Минни Атертон, едва выйдя за порог. – И вы видели, в холодильнике у нее стоит пиво? Похоже, дочь пошла в отца.

Сумасшедшая Энни всегда любила петь. За полвека, прошедшие с тех пор, как ее перестали приглашать в церковный хор, сопрано Энни мало изменилось, как и привычки. Необремененная ясным сознанием, она просто жила и пела.

Ей нравились яркие краски и блестящие вещи. Она часто надевала три блузки, одну поверх другой, но забывала, что первый предмет одежды любого человека – трусы. Энни навешивала на запястья звеневшие в такт песням браслеты и забывала мыться. После смерти ее матери, а тому уже двенадцать лет, о ней никто не заботился, не готовил ей домашнюю еду и не следил за тем, чтобы она ее съела.

Но Эммитсборо беспокоился о своей репутации. Каждый день кто-нибудь из женского клуба или городского совета подъезжал к ее ярко раскрашенному трейлеру, полному тараканов, чтобы передать что-нибудь съестное и посмотреть, что она еще сюда притащила со всех окрестных свалок.

У Энни было сильное и крепкое тело, как бы восполнявшее слабость рассудка. Волосы у нее совершенно поседели, но лицо оставалось розовым, как у младенца. Наверное, благоприятно сказывалось действие свежего воздуха – Энни ежедневно, независимо от погоды, проходила несколько миль, таская за собой холщовый мешок. Ее часто можно было увидеть около кафе «У Марты», возле почты и застывшей перед той или иной витриной.

Она прогуливалась вдоль дороги, напевая и бормоча себе под нос, осматривая землю в поисках предметов, зачем-то ей совершенно необходимых. Она обходила окрестные поля и заглядывала в лес. У Энни хватало терпения простоять час, наблюдая, как белка грызет орехи.

Она была счастлива, и улыбка не сходила с ее лица. Сумасшедшая Энни много чего видела.

Например, в глуби леса было одно интересное, но страшное место. Расчищенный круг, а на окружающих его деревьях вырезаны разные изображения. Там же имелась яма, из которой иногда доносился запах паленой шерсти и мяса. Первый раз она попала туда ночью. Той самой ночью, когда ее мама уехала. Тогда Энни отправилась искать мать и забрела в лес. Там она пошла на огонь и увидела такое, что даже ее неразвитый ум воспринял как кошмар. После этого она несколько недель очень плохо спала, хотя раньше засыпала в ту же минуту, как щека касалась подушки. Правда, потом детали страшных воспоминаний стерлись.

Она запомнила лишь странные видения – это были человеческие фигуры с головами животных. Потом кто-то кричал. Но вспоминать это Энни не хотелось, так что она всегда начинала петь и думать о чем-нибудь другом – приятном.

Ночью она туда больше не ходила, но днем подчас заглядывала. Иногда ей этого даже хотелось, словно тянуло на это место. И сегодня тоже потянуло.

– Пойдем мы дружно все к реке! – пела она всю дорогу и продолжала голосить, когда, волоча за собой мешок, решила вступить в круг. – Прекрасной, прекрасной ре-е-е-ке!