Модерное контактирует в протестантизме с архаическим напрямую, без всяких опосредований – и в самом сознании человека, и в современных продуктах его деятельности. Информатика, клонирование, различные виды техногенного манипулирования экономикой, финансами, обществом – все это словно наделено свойствами магии, обладающей собственной, отчужденной от человека силой и волей.

Начиная со времен Ницше, философы много говорят об эпохах Бога, Богочеловека, Человекобога. Некоторым представляется, что именно сейчас и наступает эра Человекобога. Думается, это заблуждение. В отличие от Эры Богочеловека (Христа), длившейся, условно говоря, два тысячелетия, эра Человекобога точно определима в своих хронологических границах, и она очень короткая. Скажу так: она промелькнула, как миг, от Ницше до авангардистов и тех, чьи имена даже не хочется называть, и закончилась под вопль раздавленных катком истории экзистенциалистов. А теперь мы наблюдаем другое: эру Бога-Клона, Бога-Робота, Бога-Программы, Бога – Хранителя Кнопки – одним словом, эру магической, виртуальной «запятой».

Здесь новый и последний этап Модерна. Это ясно обозначено в общепринятом определении «Нового мира» – Постмодерн. Перевернем название и получим: Модерн-пост, Модерн и никак иначе.

Органическая связь протестантизма с эпохой постмодерна самоочевидна и всячески афишируется. Ведь протестантизм, в отличие от упорствующих в религиозном фундаментализме католичества и православия, определяет наступающие времена именно как «постхристианскую модернизацию» [40] . Эта доктрина крайне, по-постмодернистски, неопределенна и безразмерна, это вроде бы и не доктрина, а просто готовность принять мир, как он есть. Что весьма удобно для оправдания любого вектора его эволюции в любой точке бифуркации в еще неведомом «Новом мире». Это доктрина без доктрин, хорошо подтверждающая идею о «конце идеологий». Ведь она приемлет все конфессии, экуменизм, атеизм, гражданское общество, права и свободы, меньшинства, национальные и наднациональные институты, различие культур и сообществ и т. д.

Но все-таки проделаем такую же операцию, какую мы проделали с термином «Постмодерн»: перевернем составляющие понятия «постхристианская модернизация» и получим «христианская постмодернизация». Христианская – и никак иначе.

Так проявляется неразрывная связь постмодерна с протестантским вариантом христианства, вообще с христианским истоком, и обнаруживается тесное объятие постмодерна с архаикой. Постмодерн – инобытийное развитие христианской цивилизационной матрицы, а не ее отсутствие. Это «выявление» последнего ресурса христианской цивилизационной парадигмы, историзации изначального цивилизационного мифа. Очевидно, что виртуальная стадия европейской цивилизации, с одной стороны, подавляет человека, а с другой – создавая магическое пространство неопределенности и невидимости, многократно усиливает возможности индивидуального и цивилизационного произвола. А это и есть «новая архаика», «новая дикость» – их во всей неприглядности мы наблюдаем в кризисах начала третьего тысячелетия, наследующих самый тяжелый опыт тысячелетия второго.

Но вернемся к вопросу: «Слом» или не «Слом»? Если принять предложенную схему, то это не слом, а переход в новую стадию. Если применить схему баланса и сдержек, поддерживающих системность культуры: «архаическо-традиционно-модерное», то, очевидно, возможное будущее более всего похоже на «слипание» супермодерного с суперархаикой, на соединение концов и начал.

Переход, как одна из форм изменения, – это универсалия, обнаруживающая себя на всех уровнях – от субъекта культуры до культуры как метасубъекта, объемлющего всю смысловую целостность. Каждый момент существования культуры есть изменение и переход, а значит, жизнь на границах и в отношении смыслов, и в отношении хронологии их трансформации.

Важнейшее, на мой взгляд, в осмыслении состояний и членения процесса перехода – это понятие границы, достаточно новое, как, впрочем, нова и сама проблематика перехода, взятая в целостном и крупномасштабном плане. Но прежде чем высказать свои предложения, рассмотрим, какие подходы сегодня привлекают внимание культурологов [42] .

Эволюционистский подход, господствовавший в XIX в. с его принципами жесткого детерминизма, линейности и телеологической направленности, был скомпрометирован в начале XX в. и новыми теориями, и ходом исторического развития. Но сам принцип эволюционизма при изучении периодов культурной «статики» остался актуальным, тем более что в принципе он не отменяет маркировки перехода в новое качество, в том числе в виде «скачков» (стадиальный переход в рамках эволюционизма).

В начале XX в. эволюционизм сменяет циклическая парадигма (восходящая к Дж. Вико), представленная О. Шпенглером и А. Тойнби (мутация, регресс, возврат к «старому» как аннигиляция, либо как обновленное «старое»). При этом различные виды циклизма (П. Сорокин, Э. Тоффлер) сочетаются с идеей инновационного развития.

Особое внимание привлекает синергетическая теория И. Пригожина и И. Стенгерс, давшая сильные проекции из физики в гуманитарную сферу (Ю. М. Лотман с его теорией «взрыва» в культуре). Синергетическая теория отменяет детерминизм развития, а кризисные состояния рассматривает как состояние хаоса, выход из которого в порядок определяется не закономерностью, а случайностью выбора пути в «точке бифуркации». Видимо, в применении к гуманитарной области у этой теории есть свои ограничения, так как здесь важны «длинноволновые» изменения, и, кроме того, соотношения хаоса и порядка и их значения различны в различных цивилизационных онтологиях.

В разных вариантах и на разных методологических основах развивается системный подход, который интегрирует многое из предшествующего как частные моменты общей схемы. Один из системных подходов разработан А. С. Ахиезером [43] , который рассматривает варианты развития по способу разрешения бинарных оппозиций (в принципе близок к нему Ю. М. Лотман [44] с его делением культур на бинарные и тернарные). Целостное понимание культуры как системы на основе базовых бинарных расчленений предложили А. А. Пелипенко и И. Г. Яковенко [45] , которые предлагают более широкую вариативность разрешения бинарной оппозитарности в применении к конкретным цивилизационным вариантам.