– Все?

В ответ дворянин старомосковского рода выложил на стол тоненькую стопочку докладов от наставников будущего Опричного войска, и парочку челобитных от их бедных учеников, после чего коротко поклонился.

– Отдыхай.

После ухода ближника в покоях надолго воцарилась тишина - до тех пор, пока царевич не закончил практиковаться в испанском языке, разбирая все то, что написал ему капитан Хосе Эстебан Ласкано, старший наставник будущих командиров Опричного войска. Сей благородный идальго знал все о правильном пехотном строе, являлся отличным специалистом в деле убийства ближнего и дальнего своего, но главное - имел хорошие задатки педагога-садиста, гоняя своих подопечных без малейшей жалости и любых поблажек. В этом ему изрядно помогало умение сквернословить и богохульствовать на всех европейских языках, короткий посох, которым он совсем не стеснялся пользоваться - а так же общество другого идальго по имени Франсиско Амадор Перальта. Который, в свою очередь, наставлял в воинских искусствах будущих кирасир. Кстати, этот прекрасный наездник и рубака считал ниже своего достоинства охаживать нерасторопных "bastardo" и "cabron" какой-то там простонародной палкой, используя вместо нее свой любимый палаш - к счастью, не вынимая при этом его из ножен. Также в почете у дона Франсиско были затрещины, но их он употреблял редко и исключительно по веской причине. Потому что ни на минуту не забывал, что его ученики набраны среди безземельных идальго, для которых одно дело получить по хребтине благородным клинком, и совсем другое - принять кулачное "благословение", оскорбительное вне зависимости от того, насколько тяжела была провинность.

"Ну что же, все как обычно - просят еще пороха и свинца, и увеличить винное довольство. На спирт что ли этих испанских алконавтов перевести? Или специально для них водку изобрести? Так хлипкие они по этой части, загнутся или сопьются. М-да, надо бы заехать на неделе, поглядеть на опричников".

– Господин мой.

Глянув на верную челядинку, царевич разрешающе кивнул - потому что еще до ее прихода увидел в Передней знакомые Узоры княжича Скопина-Шуйского и девицы Есфирии Колычевой, служащей Аптечного приказа.

– Долгие лета государю-наследнику Димитрию Ивановичу!..

Первым с коротким поклоном поздоровался родовитый юноша, за ним проговорила положенные славословия не очень родовитая, зато вполне пригожая девица в "свадебном" возрасте, отягощенная большим коробом из обыкновенного липового лыка.

– Показывайте.

Пока государственный алхимик Колычева ставила на стол свою ношу и снимала крышку, наследник суздальских князей шагнул к Старицкому и тихо обронил:

– Сочувствую.

Тем временем хозяин кабинета взял в руки серо-коричневый брусок непонятно чего, и внимательно его осмотрел:

– С ромашкой?

– Да, мой господин.

Короткая фраза, но сколько же интересного в ней прозвучало для пятнадцатилетнего князя!.. Во-первых, царевич благоволил бойкой девице, раз позволил ей так обращаться к себе. Во-вторых, сама Есфирия явно жаждала внимания и похвалы своего... Учителя? Ведь будущих государственных алхимиков наставляли в этом сложном искусстве голова Аптекарского приказа дворянин Аренд Клаузенд и лично государь-наследник Димитрий Иванович.

– Репейник и зверобой, мой господин!..

Родственник правящей династии где-то с год назад слышал побасенку о том, как две лучших ученицы царского аптекаря прямо во время занятий устроили меж собой знатную склоку - с визгом-писком, выдиранием волосьев и расцарапыванием щек. Две дюжины розог каждой утихомирили вражду, но вот причины оной так и остались тайной... Неужели соперничали за внимание царевича?

– Что показали испытания?

Тут уже встрепенулся княжич Скопин-Шуйский:

– Хорошо себя показало мыло с репейником и зверобоем, но и петрушка с ромашкой тако же...

Вслушиваясь в довольно непонятный доклад, Василий Старицкий постепенно уяснил для себя, о чем же именно идет речь - его царственный родич повелел Аптекарскому приказу выделать средство против вшей. Полезная вещь, что ни говори!.. И для воина в долгом походе, и для простого путешественника, и даже для самого последнего пахаря.

– Василий.

Троюродный брат царевича непроизвольно выпрямился, но почти сразу же понял, что обратились не к нему.

– Отправь несколько коробов с мылом на чумные кордоны - ливонские и те, что между нами и литвинами. Пусть испробуют на беженцах от Бледного всадника.

– Слушаюсь.

– Что с устроением мыловарен?

– Кирпича с известью приуготовлено с превеликим запасом, каменных дел мастера только и ждут, пока подсохнет землица, так что...

Слушая уже вполне понятный для него отчет, князь Старицкий внезапно позавидовал. Тарх Адашев вечно в разъездах и хлопотах, Скопин-Шуйский явственно учится на приказного боярина, про заботы Бутурлина он слышал своими ушами - к тому же частенько его видел в Пушкарском и Бронном приказах. Поди, со временем Богданка станет головой одного из них? Федька Мстиславский по святым местам да отдаленным монастырям ездит, для государя-наследника старые летописи выискивает, и даже Петька Горбатый-Шуйский время от времени поручения царевича исполняет. А он?.. Ни единого разу, словно рохля какая или неуч.

– Что же.

Воздух на какое-то мгновение сгустился, придавая особую весомость следующим словам:

– Я вами доволен.

Есфирия Колычева вспыхнула густым румянцем удовольствия, а вслед за ней и княжич заметно дрогнул лицом. Нечасто, ох нечасто раздавал похвалы будущий царь!

– Ступайте.

Едва дождавшись пока Скопин-Шуйский и излишне бойкая девица покинут Комнату, удельный князь Старицкий вскочил на ноги.

– Вижу, тоска твоя ушла?

Не отвечая, Василий низко поклонился.