– Il Catalogo di tutte... le principale et pi`u... honorate cortigiane di Venezia.

Задумавшись, белокожая красавица неуверенно сложила чужеземные слова в понятную речь:

– Перечень всех основных и наиболее уважаемых куртизанок Венеции.

Озадаченно похлопав глазами (кто такие куртизанки, и за что они уважаемы?), Авдотья на чистом упрямстве продолжила продираться сквозь итальянское письмо. И всего через каких-то десять минут поняла, что видит перед собой настоящее чудо!.. Явленное в виде стихотворных и философских трудов неизвестных ей девиц благородного происхождения, неких Туллии д"Арагон и Вероники Франко . Немало удивившись такому открытию и печально повздыхав (наверняка ведь вирши о любви писаны!) ценительница итальянской и испанской поэзии бережно вернула на место ставшие вдруг удивительно притягательными листки.

– История и причины Великого раскола христианской церкви.

Опасливо поглядев на Митину рукопись (вдобавок ко всему еще и отмеченную его личной тугрой), боярыня обратила свой взгляд на последнюю стопку.

– О-оо! Четвертые приключения Ивана-морехода: путешествие за семь морей!..

Вспыхнув румянцем радости и предвкушающей надежды, она немедля завладела сим сокровищем.

Р-бум!!!

Не обращая внимания на очередной пушечный залп (уже второй и запланированных десяти) Авдотья расположилась в стульце поудобнее и погрузилась в сказочный мир. Причем так глубоко и надолго, что только робкий стук в дверь Опочивальни заставил ее вынырнуть обратно. С горестным вздохом отложив недочитанную (и что гораздо хуже - еще и недописанную) сказку, боярыня вложила все свое раздражение в короткое и очень сухое разрешение войти.

– Манефа!?! Да как ты посмела...

Сжавшись и всем своим видом отображая полную покорность судьбе, опальная служанка осмелилась напомнить госпоже о времени. Та, в свою очередь, глянула за окно в вечерние сумерки, коротко охнула и вскочила на ноги - тут же даровав челядинке свою милость, а вместе с ней и полное прощение.

– Все ли приуготовили?

– Как есть все, матушка-боярыня.

Вылетев живым вихрем в смежные покои (и совершенно позабыв про снятые полусапожки), босоногая красавица тут же принялась все торопливо проверять:

– Не сильно ли горяча вода?

Сунув ладонь в громадную дубовую лохань, боярыня Евдокия Фоминишна лично убедилась - водичка в самый раз. Вылила в нее поочередно содержимое трех скляниц и размешала (отчего по мыльне потек легкий аромат луговых трав), затем оценила мягкость рушников и чистоту льняных простынок, духовитость лыкового мочала и... И все, больше ничего не успела - в покои быстро просочился взбудораженный чем-то супруг. Махнул повелительно ближней дворне, чтобы немедля убиралась прочь, мимоходом заглянул в Опочивальню, и - взял благоверную в плен своих объятий.

– Люблю тебя, люблю больше жизни...

Запечатав удивленные уста длинным и на диво нежным поцелуем, напоследок Петр Лукич чувствительно тиснул любимую жену ниже пояса - и вышел прочь, всего за несколько мгновений до прихода смертельно уставшего Великого князя. Живое серебро его волос выцвело едва ли не в седину, лицо заметно осунулось и побледнело, и лишь сапфиры глаз светились каким-то мрачным удовлетворением.

– Господин мой!

Всплеснув руками и моментально позабыв о муже с его неприличными нежностями, Авдотья закружилась вокруг своего соколика - помогая ему избавиться от коронационных одеяний, тяжеленных и почти негнущихся из-за обильного золотого шитья и частой россыпи драгоценных камней. Затем едва ли не бегом метнулась в Опочивальню за небольшой шкатулкой, чьи внутренности были оклеены толстыми пластинами янтаря и хранили в себе исключительно опасный предмет - рубиновые четки государя Димитрия Иоанновича.

– Прими, господин мой.

Донельзя уставший властитель, кое-как забравшийся в исходящую травянистым парком воду, нехотя приоткрыл веки.

Бульк!..

Вывалившись из янтарного нутра шкатулки, багряно-темные бусины чуть плеснули брызгами и без малейшего промедления осели на подставленной ладони. Минута, другая - и как-то незаметно ушли тени под глазами, а на бледные, еще не знавшие касания бритвенного лезвия щеки вернулся легкий румянец. Да и длинные пряди волос вроде бы стали чуть-чуть отдавать живым серебром...

– Ф-фух!..

Фыркнув от попавшей на нос воды, государь всея Литвы довольно бодро сел в лохани. Зевнул, небрежно выкинул кроваво-красные четки на стоящую неподалеку лавку - и оглушил свою челядинку всего одной короткой фразой:

– Ты непраздна.

Бултых!..

С интересом проследив за шлепнувшейся в воду скляницей с жидким мылом, (к счастью, закрытой) юноша уточнил:

– Две седьмицы, кто народится, пока не вижу.

Стянув с десницы крупный перстень-печатку с Фениксом, семнадцатилетний Рюрикович отправил его вслед за четками, невольно заплескав брызгами пол.

– Отныне тебе запрещено пробовать мою еду, и касаться моих одеяний и постели голыми руками. Вскоре ко мне прибудет Домна. Ненадолго. Ты уедешь с ней.

– Я... Господин мой, но кто же досмотрит тебя, кто обиходит? Быть может, мне все же?..

Подтянув склянку поближе, хозяин Большого Дворца достал ее из воды и поставил на бортик дубовой купели - не вслушиваясь в слабые женские протесты:

– Нет. Вместо тебя будет Хорошава.

Запнувшись, разом обрадованная и растерянная боярыня (понятно теперь, отчего это у нее так скакало настроение!) все же собралась с силами для новых возражений - вот только озвучить их толком и не успела, вновь получив категорический отказ.