Шрифт:
– Меня зовут Кромптон. Мне нужно видеть мистера Лумиса по делу, одинаково важному для нас обоих.
– Если вы кредитор, забудьте о нем: он разорен.
– Нет, ничего общего с его кредиторами я не имею, - сказал Кромптон.
Из глубины дома послышался мужской голос:
– Пропусти его, Джиллиам. Я с ним потолкую. Дверь открылась. Мистер Лумис посмотрел на мистера Кромптона. Потрясающая сцена!
Две части одной личности узнают друг друга моментально и в любом обличье. Происходит это всегда одинаково, почти с безболезненным напряжением, как при яркой вспышке света Парадоксальный миг одновременного влечения и отталкивания, а сказать что-нибудь - не получается, непроизнесенные слова замирают на устах. Ведь и в самом деле - что можно сказать, когда пройдет первоначальный шок? Начать панибратски: "Привет, пропавшая частица моей персоны! Рад тебя видеть, входи и снимай ботинки..."? Или более осторожно: "О, вы снова заглянули ко мне! Надеюсь, на этот раз вы будете вести себя прилично..."
Итак, два фрагмента одной личности вперились взглядом друг в друга. Кромптон заметил следы увядания дюрьерова тела. Он смотрел на прекрасное тонкое лицо Лумиса, правда, несколько расплывшееся, склонное к полноте. Не остались незамеченными и поредевшие прямые каштановые волосы, искусно причесанные, и яркие глаза со следами косметики на веках, и сластолюбивый изгиб губ, и расслабленная манера держаться.
Это был законченный стереотип сластолюбца, человека, живущего только ради своих удовольствий и неги. Здесь властвовал сангвинический Дух Огня, вызванный слишком горячей кровью, которая возбуждает в человеке беспричинную радость и чрезмерное влечение к плотским утехам. Здесь царил принцип всепоглощающей чувственности, свободной от таких жизненно важных составляющих, как разум и энергия. В Лумисе сосредоточились все потенциальные способности Кромптона к наслаждению, преждевременно отнятые у него и воплощенные в этом человеке; в нем была чувственность, первородная, чистейшая чувственность, которой так недоставало Кромптону, его телу/разуму.
Этот принцип голого наслаждения, который Кромптон всегда представлял себе существующим как бы in vacuo [В пустоте (лат.)], оказался наделенным собственными чертами характера, не говоря уже о неожиданном осложнении в лице жены и дочери.
– Так, так, так, - насмешливо сказал Лумис, покачиваясь с пятки на носок.
– Я предполагал, что рано или поздно вы обязательно здесь появитесь.
– Что это за слизняк?
– спросила Джиллиам. (На самом деле она употребила слово nmezpelth из транстаньянского слэнга, почерпнутого ею из лексикона ее отца-чечеточника. Nmezpelth означает "пораженный плесневым грибком", а в переносном смысле - "унылое повторение неприятных телодвижений".) - Это мой единственный родственник, - сказал Лумис.
Джиллиам подозрительно осмотрела Кромптона.
– Он что, троюродный брат?
– Боюсь, что нет, - сказал Лумис.
– Биологически он скорее представляет собой комбинацию из моего брата и отца. Вряд ли найдется какое-то слово, выражающее наши родственные отношения.
– Но ты же утверждал, что ты сирота! Лумис пожал плечами.
– А ты говорила мне, что ты девственница.
– Ублюдок! Что все это значит?
– Что ж, такие вещи в конечном счете всегда вылезают наружу, - сказал Лумис.
– Джиллиам, я должен покаяться перед тобой. Понимаешь, я не настоящий человек. Я всего лишь часть личности этого человека.
– Вот смех-то!
– воскликнула Джиллиам и неприятно расхохоталась.
– Ты же вечно похвалялся, какой ты великий человек, а теперь я узнаю, что ты и не человек вовсе!
Лумис улыбнулся.
– Моя дорогая, ты не могла удовлетворить даже дюрьерово тело; избави Бог, если бы я оказался полноценным человеком!
– Ах так!
– взвизгнула Джиллиам.
– Ну это уж слишком! Будь ты проклят! Детка, мы уходим, тебя здесь не ценят!
– Давай, иди ночной официанткой в свое кафе "Последний шанс", где я тебя подцепил! Это, без сомнения, тебе больше подходит!
– Уходим! За вещами я пришлю! И адвоката тоже! Она схватила на руки Гвендквайфер, которая вопила:
– Не хотю идти! Хотю посмотлеть, что будет с папотькой!
– Не по годам развитая малютка, - заметил Лумис.
– Прощайте, мои дорогие!
– крикнул он вслед уходящим Джиллиам и Гвендквайфер.
Глава 6
– Вот мы и одни, - сказал Лумис, запирая дверь. Он оглядел Кромптона с головы до ног. Похоже, результат осмотра его не очень обрадовал.
– Надеюсь, ваше путешествие было приятным, Элистер? Надолго к нам?
– Это зависит...
– начал Кромптон.
– Давайте пройдем в гостиную и поболтаем. Гостиная Лумиса потрясла Кромптона до глубины души. Он чуть не упал, когда ступни его утонули в глубоком ворсе восточного ковра. Комната освещалась золотистым неярким светом, по стенам непрерывной чередой бежали извилистые легкие тени, то сближаясь и сливаясь друг с другом, то принимая очертания животных или жутковатых чудовищ из детских кошмаров, а затем медленно исчезали в мозаике потолка. Кромптон и раньше слышал о теневых песнях, но видел их впервые.
Лумис пояснил:
– Исполняется довольно миленькая пьеска под названием "Спуск в Ксанаду". Нравится? Кромптон пожал плечами.
– Это, должно быть, дорогое удовольствие. Лумис тоже пожал плечами.
– Представления не имею. Это подарок. Присаживайтесь, пожалуйста.
Кромптон опустился в глубокое кресло, которое сразу же обволокло его тело и стало мягко массировать ему спину.
– Хотите выпить?
– спросил Лумис.
– Деполимеризованную сарсапарель, если можно, - сказал Кромптон.