Не исключает ли, однако, свобода самую возможность существования естественных законов, управляющих промышленным миром? Многие признают эти начала несовместными, и с первого взгляда может показаться, что не без основания. В самом деле, естественный закон действует с неотразимою необходимостью и всегда одинаковым образом; следовательно, при нем нет места для свободы и для зависящего от нее прогресса. Если на первых ступенях человеческого развития, где владычествуют главным образом природные инстинкты, можно еще некоторым образом говорить о естественных законах экономического порядка, если народное хозяйство представляется здесь до известной степени естественным организмом, то с высшим развитием все это исчезает. Народное хозяйство более и более становится "произведением сознательной человеческой деятельности, созданием искусства. Направленные к известной цели и систематически проведенные действия человеческой воли дают ему определенный этою волею образ". Это не столько организм, сколько разумная и искусственная организация. А потому, говорят защитники этого воззрения, совершенно неверны те возражения против социализма, которые укоряют его в нарушении естественных законов промышленного быта и в стремлении заменить их искусственною организациею. У всех образованных народов народное хозяйство есть уже более или менее искусственная организация. И это относится не только к государственному хозяйству, но также и к частным. Вся существующая система частных хозяйств предполагает известные юридические нормы, которые составляют для нее закон; а юридические нормы не представляют собою нечто безусловное, неизменное, вытекающее из коренных свойств человеческой природы. Они создаются человеком и являются плодом его изменяющихся потребностей и воззрений. То же самое относится и к свободному состязанию. Личный интерес, из которого оно проистекает, не есть всегда одинаковым образом действующая естественная сила: это - человеческое влечение, возбуждающее волю, но подлежащее влиянию нравственных причин и связанное с нравственною ответственностью человека за свои действия. "Нынешняя система свободного состязания есть историческая, а не логическая и не естественная категория" [131] .

Родбертус прямо даже противополагает естественные законы общественным. "Только в природе, - говорит он, - вещи и отношения сами в себе носят свой разумный закон; в обществе они требуют его от человека". Вследствие этого он считает самое понятие о естественных законах общежития чистым противоречием. Господство подобных законов в области права и промышленности должно вести не к гармонии, как уверяет Бастиа, а к полной неурядице; это было бы нарушением не только справедливости, но и основных начал собственности и благосостояния [132] .

Между этими двумя противоположными мнениями, признающими и отрицающими естественные законы промышленного быта, середину занимает Милль. Он признает, что произведение богатства не является чем-то произвольным, а имеет свои необходимые условия и законы, вытекающие из природы вещей. Напротив, законы распределения богатства отчасти проистекают от человеческих установлений. "Способ, каким имущество распределяется в данном обществе, - говорит он, - зависит от господствующих в нем уставов и обычаев. Однако, - прибавляет он тут же, - хотя правительства и народы могут до известной степени определить, какие у них должны действовать установления, но они не могут по своему произволу определить, как эти установления будут действовать. Условия, от которых зависит их сила в отношении к распределению богатства, и способ, каким влияет на это распределение различный образ действия общества, определяются столь же строгими законами, как и самое производство" [133] .

Таковы различные мнения авторов. Первый вопрос, подлежащий разрешению, заключается в отношении свободы к закону. Мы видели, что свобода составляет основное экономическое начало; совместно ли это начало с существованием независимых от него законов, управляющих промышленным миром?

Законы, которым подчиняется человеческая свобода в своей деятельности, могут быть двоякого рода: внешние и внутренние. Человек стремится покорить себе внешнюю природу и обратить ее в орудие своих целей. Между тем природа имеет свои неизменные и непреложные законы, которыми управляются все явления. Покорить природу человек не может иначе, как пользуясь самыми этими законами и направляя их к своим целям. В этой деятельности он свободен: он может работать и не работать, действовать так или иначе, по своему произволу. Но только та деятельность будет плодотворна, которая согласна с законами природы. Человек волен построить машину наперекор законам механики; но такая машина не пойдет. Человек не создает, а сознает законы, и, сообразуясь с ними, действует свободно.

То же самое имеет место и относительно законов внутренних. Нравственный закон есть внутренний закон человека, высшая норма его деятельности. И этот закон не создан человеком и не зависит от его произвола; он присущ ему как вечное мерило, с которым должны сообразоваться все его поступки. Но этим не уничтожается человеческая свобода; напротив, нравственный закон существует только под условием свободы. Он обращается к свободе и требует от нее исполнения. Как свободное существо, человек может от него уклониться. В этом случае он не встречается с физическою невозможностью, как при нарушении законов материального мира; но он совершает нравственное зло, которое имеет свои необходимые нравственные последствия, независимые от человеческой воли. Человек не может сделать, чтобы безнравственный поступок имел то же действие, как нравственный. Известная цель может иногда быть лучше достигнута безнравственным действием, нежели нравственным; но каждое из этих действий оставляет свой след, совершенно отличный от другого. Безнравственное действие непременно производит разлад в человеческих отношениях и тем самым рано или поздно вызывает отрицание. Каковы бы ни были отступления от нравственного закона, он не перестает быть неизменною нормою человеческой деятельности.

Столь же независимы от человеческого произвола и законы общественного развития. Человечество направляется к своей идеальной цели внутренними законами духа, владычествующими в истории. Отдельные лица являются орудиями этого исторического движения. Тем не менее и тут свобода не исчезает, ибо только через ее посредство исполняется закон. Человек волен действовать, как ему угодно, держаться старых начал или быть двигателем новых; но, так же как и в отношении к физическому миру, только та деятельность будет плодотворна, которая согласна с законами развития. Действия человека зависят от него вполне, но последствия его действий от него не зависят. Как исполнитель закона, человек властен выбирать те или другие средства, ускорить или замедлить движение; но он не властен его изменить. И тут он не создает, а только сознает властвующий над ним закон.

Наконец, то же самое прилагается и к законам экономического быта. Здесь человек не только имеет дело с внешнею природою, а потому принужден подчиняться господствующим в ней законам, но он должен сообразоваться и с законами, управляющими действием экономических сил. Тут есть своего рода необходимые отношения, вытекающие из природы вещей. Человек волен вывезти на рынок большее количество произведений, нежели требуется, но он не может сделать, чтобы эти произведения через то самое не понизились в цене. Правительство вольно выпускать миллиарды бумажных денег, но оно не может сделать, чтобы они ходили наравне с золотом. Как свободное существо, человек властен нарушать экономические законы, так же как и нравственные; на практике он делает это постоянно; но последствием такого нарушения бывает разорение. Законы производства и распределения в этом отношении действуют совершенно одинаково; установленное Миллем различие не имеет никакого значения. В обоих случаях отступление от закона возможно для человека, и в обоих случаях последствия отступления не зависят от человеческой воли. И тут человек не создает, а только сознает законы. Когда он ими руководится, он идет к обогащению; когда он их нарушает, он вместо богатства получает на долю бедность. Сознание этих законов составляет главную задачу экономической науки.

В этом смысле можно и должно говорить о естественных законах народного хозяйства. Это не физические законы, всегда действующие с непреложною необходимостью. Относясь к свободе, они определяют только те необходимые последствия, которые вытекают из того или другого, зависящего от свободы образа действия. Как свободное существо, человек может их нарушать; но как разумное существо, он должен с ними сообразоваться. Поэтому установленное Родбертусом противоположение естественных законов разумным лишено всякого смысла. Разумно в человеке сознание и исполнение, а не нарушение закона. Это противоположение могло бы еще иметь значение, если бы противопоставлялась низшая природа человека высшей, физическая духовной. Но существо духа, отличительное его свойство, в противоположность материи, заключается именно в свободе; а экономическая свобода и есть то начало, которое отвергается Родбертусом как неразумное. Тут уже господствует полное извращение понятий.