— Рамас там? — пронзительно кричит какая-то женщина. — Вы не видели там Рамаса?

— Да полно вам, Рамасова! — уговаривают ее. — Ведь ничего еще неизвестно!

На дворе — движение: на носилках несут кого-то к санитарной машине.

— Кто это?

— Блега, — отвечают люди.

— Кто? — переспрашивают сзади.

— Какой-то Блега, — разочарованно замечает кто- то. — Такого я не знаю.

У Станды от волнения колотится сердце. Вот как, значит, выглядит катастрофа на шахте; он-то думал, что из шахты повалит огонь и дым, а оказывается ничего и нет. Санитарная машина подъезжает к воротам, они распахиваются — дорогу! дорогу! И на теснящуюся толпу повеяло запахом карболки или еще чего-то такого. Станде становится нехорошо, он хочет выбраться из сутолоки, но не может — он стоит в первом ряду; возле него какая-то женщина изо всех сил трясет решетку и кричит:

— Пустите меня, пустите, там мой муж!

— Да не кричите вы так, Кулдова, — уговаривает ее сторож по ту сторону ворот, — может, он еще выйдет.

— «Кристина» — сволочная шахта! — рассуждает кто-то позади Станды. — Каждую неделю, сколько я знаю, в ней где-нибудь пожар случается.

— «Мурнау» еще похуже будет, — замечает другой. — Там газов полно.

— Отстань ты со своей «Мурнау», — возражает шахтер. — Такого несчастья, какое здесь было лет пятнадцать тому назад, там никогда не случалось. «Кристина», брат, просто нужник какой-то, нет ее хуже, всякий тебе скажет.

— А ты погоди, — проворчал шахтер с «Мурнау». — «Мурнау» еще себя покажет в наилучшем виде!

Внезапно разносятся последние, бог весть откуда взявшиеся, новости. Итак, в шахте остались Мадр, Рамас и Кулда; они будто бы живы, но до них нельзя добраться, обвалился штрек.

— А Франта Брзобогатый?

— Ах да, этот еще… Франта приказал долго жить. Его хотели откопать, одна нога еще торчала…

— Да замолчите вы, ребята! Вон жена Франты.

— Ну так что, все равно увидит, когда его принесут. Хотели его откопать — да на голову камни так и сыплются.

— Значит, его так и оставят там подыхать? — заволновались в толпе. — Может, он еще жив… А-а, черти, пустите нас!.. Это мы еще посмотрим!.. Псы проклятые, пустите нас внутрь!

— Верните мне мужа! — раздается женский крик.

— Это Брзобогатая, — говорят люди. — Правильно, не сдавайтесь, милая!

У Станды взволнованно бьется сердце; его что-то приподнимает и несет, ему тоже хочется закричать: «Пустите нас туда, убийцы! Мы своих товарищей не оставим…»

— Пустите нас туда, — взвизгнул он, и голос его сорвался.

— Тебя там только не хватало, — засмеялся кто-то сзади.

Ну, конечно, это карлик Бадюра, сморчок несчастный, Станда сумеет сказать ему несколько теплых слов… Но тут снова поднялась суматоха:

— Франту несут! Значит, все-таки вытащили беднягу!

Двое с безграничной осторожностью выносят кого-то на носилках из клети. По двору бежит, причитая, женщина, ее удерживают.

— Вы с ним поедете, поедете, только успокойтесь!

Медленно-медленно носилки просовывают в санитарную машину, две пары рук помогают всхлипывающей женщине войти внутрь, и вторая машина тихо подъезжает к воротам.

— Здорово его покорежило, — сочувственно произносит какой-то человек, вытирая пот, — но он еще жив.

И машина с красным крестом медленно проезжает среди расступающейся, притихшей толпы.

Наконец вон оттуда, из здания дирекции, выходит несколько человек. Румяный господин небольшого роста, с белой бородкой, что идет впереди всех, — это сам управляющий всем угольным бассейном, по прозвищу Старик; на нем как-то нелепо сидит светлая шляпчонка, лицо и белые усики запорошены угольной пылью, — вероятно, спускался в шахту в полном параде и не успел еще умыться. Второй, чумазый, в шахтерской спецовке — это директор шахты, за ним шагает господин Хансен в кожаной куртке и в таком же шлеме, лоб у него ободран в кровь, под носом припудрено сажей, как у трубочиста, который во время коляды плетется где-то сзади прочих; голубые глаза под светлыми ресницами подернуты влагой, и кажется — сейчас из них польются слезы. И еще один очкастый и сильно испачканный господин, вероятно, из горной инспекции, и какой-то совершенно черный штейгер, вытирающий себе лоб невероятно грязным носовым платком, — хорошенькая компания, нечего сказать; появись они в таком виде на площади — люди подумали бы, что здесь собрание трубочистов. Но сейчас все это выглядит иначе, как-то торжественно, что ли, гомон в толпе у ворот стихает, все настораживаются, и ворота распахиваются настежь.

Толпа мгновенно распадается на две части. Свои, с «Кристины», проходят во двор, остальные толкутся у входа, словно он перегорожен веревкой, вытягивают шеи и поднимаются на цыпочки. Станда вместе со всеми гордо, с важным видом шагает по двору. Да, мое место здесь, я тоже с «Кристины»! Набралось человек пятьдесят — шестьдесят, да из окрестных деревень все еще подъезжают шахтеры на велосипедах, это уже не просто толпа, — это строится некий черный батальон. Станда стоит в первом ряду и ищет глазами Хансена, вон он сидит на груде шпал, вытирает руками лицо, но только еще больше размазывает по нему угольную пыль и кровь, которая течет у него из ободранных пальцев, — смотреть страшно. Станде стыдно, что он не выносит вида крови, ему кажется, что он сейчас упадет в обморок и покроет себя позором, тем временем Старик стал перед шахтерами и снял очки в золотой оправе.

— Бог в помощь, — сказал он, близоруко озираясь, и начал усердно протирать очки.

— Бог в помощь, — нестройно загудел в ответ черный батальон.

— Шахтеры, у нас случилось огромное несчастье, — нерешительно заговорил Старик. — Произошел… произошел взрыв при проходке вентиляционной сбойки между втяжным штреком номер шестьдесят три и вытяжным номер восемнадцать. К сожалению, этот взрыв… повлек за собой несколько жертв. Забойщик Брзобогатый Франтишек… засыпан и тяжело ранен. Блега Ян… ранен довольно тяжело. Колман Рудольф, откатчик, ранен легко. Трое, к сожалению, остались пока там. Это… это Мадр Иозеф — участковый десятник, Рамас Ян — крепильщик и стволовой Кулда… Кулда…