Шрифт:
И далее Уоттс приводит слова Лао-цзы:
Дао есть нечто неясное и неопределенное.
Столь неопределенное! Столь неясное!
И все же оно содержит образы.
Столь неясное! Столь неопределенное!
И все же оно содержит события.
Столь туманное, столь несвязное!
И все же в нем есть сила мысли.
И так как эта сила наиболее истинна,
В Дао есть достоверность (с. 36).
Отсюда становится понятным даосское представление о спонтанности мироустройства [ibid.]:
Поскольку мир природы развивается в соответствии с принципами роста, китайскому сознанию вопрос о том, как этот мир был создан, показался бы очень странным (с. 36).
Развитие вне Закона, вне привычной для нашего понимания сотворенной Субстанции, вне Творения. Развитие как спонтанность и ничто другое. Удивительно то, что, исходя из представлений западной мысли, мы восстаем против ее же фундаментальных построений и неожиданно для себя приходим к восточному пониманию мироздания. Здесь наши взгляды созвучны воззрениям американского физика Капры [Capra, 1975]. Какой многогранной и диалектичной предстает мысль Запада: в ней имплицитно заложена и мысль Востока.
Спонтанность находит свое проявление через меру. Сущим оказывается числовое начало, вселенским сознанием – мера. Древние мыслители различными словами называли Великое сознание: Великое Молчание, Дао, Абсолют, который может быть определяем только апофатически. Число, взятое само по себе, – это Молчание. Но через число, выступающее в качестве вероятностной меры, происходит раскрытие семантики Мира, упакованной на числовом континууме.
Спонтанность – это распознавание упакованного на семантическом континууме:
…распознавание – это Брахман. Ибо поистине от распознавания рождаются… существа, распознаванием живут рожденные, в распознавание они входят, умирая.
(Тайттирия-упанишада [Упанишады, 1965], с. 91.)Мир диалектичен, и в нем распакованные смыслы эфемерны. Они не субстанциальны. В спонтанности они рождаются и в спонтанность уходят, оставляя невидимый след.
Спонтанность – это то, что Непостижимо.
Спонтанность — это то, что действует через Меру, а не через Закон.
Спонтанность – это Свобода Мира.
Спонтанность — это Любовь.
Спонтанность — это Гнозис, раскрытие смыслов, извлечение их из Небытия.
Спонтанность – это и сам Человек.
Спонтанность — это Сущее.
Спонтанность – это Потенциальность Мира.
Сказанное здесь звучит, как миф.
И действительно, обращение к вероятностной онтологии оживляет миф древности. В европейской традиции он уходит корнями к досократикам, на Востоке – к индуизму и даосизму. Европейская наука не восприняла мифа о Мире как спонтанно распаковываемой целостности. Может быть, теперь наука или, по крайней мере, философия готова будет разыграть эту старую карту, сброшенную с рассмотрения всепобеждающей верой в механистический порядок, диктуемый законом и легко понимаемый в своей простоте?
Попробуем теперь охватить единым взглядом все, что было сказано выше.
Нам не хотелось бы, чтобы наш подход был воспринят как экстранигилизм. Остро критическим остается, конечно, наше отношение к тому картезианско-ньютоновскому механистическому фону, на котором продолжают развиваться современные представления об эволюционизме. Но главное для нас – это позитивная сторона: возможность показать правомерность представлений о вероятностной, т. е. по существу геометрической онтологии мира, где движущим началом является не закон, а спонтанность – та спонтанность, которая обретает контуры научности, будучи записанной на языке модельных представлений. Спонтанность становится фундаментальным началом мира. Мы не можем объяснить сколько-нибудь глубоко природу спонтанности через другие научные понятия. Они все еще остаются не приспособленными для этого, хотя, кажется, и в физике стала ощущаться потребность в легализации представления о спонтанности.
Если угодно, мы готовы признать, что за представлением о спонтанности стоит наше незнание. Но здесь мы должны отдавать себе отчет в том, что наука, направленная на овладение миром, всегда достигала успеха, формулируя гипотезы, за которыми стоит незнание. Незнание растет с развитием науки. И в физике – современной физике – мы ценим прежде всего то, что она расширила горизонты нашего осознанного незнания. Разве можно их сравнить, скажем, с теми горизонтами незнания, которые были сто лет назад? Новое знание открывается через осознание незнания. Когда эта работа была уже почти закончена, нам удалось познакомиться с программной статьей Нильсена – физика-теоретика из Копенгагена – в книге [McCrea, Rees, 1983, p. 261–272]. В ней подчеркивается невероятная сложность физического мира и предлагается для рассмотрения вероятностная онтология: