– Меня зовут Клео Макалистер.

Именно!

– Боже, прошу, проходите, - Тринити с трудом сдерживает нахлынувшие эмоции и поспешно впускает девушку в дом.

Это же дочь Эвелин Макалистер, владелицы журнала Trend.

Вот, откуда она знает это лицо, оно было на обложке журнала.

Клео стала главным редактором её филиала в Нью-Йорке.

Тринити едва не подпрыгивает от нетерпения.

И как можно не предупредить о такой встрече? Где-то здесь её дочь разгуливает в жутких шортах, дома жуткий бардак, а муж явится под вечер.

– Боже, я вас сразу узнала, - начинает тараторить Тринити, буквально срывая с девушки пальто. – Поверить не могу, что это действительно вы.

Она вежливо улыбается, снимая сапоги, и Тринити предлагает ей пройти на кухню.

Там, по крайней мере, свежие занавески, сладкие булочки в тарелке и натёртые полы.

– У вас очень светлая кухня.

Тринити едва ли не лопается от гордости, обводя кухню пристальным взглядом.

И правда, как она раньше не замечала, насколько же здесь выдержан кантри-стиль.

– Спасибо, садитесь, - Тринити отодвигает стул, замечая на спинке чёрный маркер, и мысленно проклинает Мию.

Клео опускается на стул, Тринити подхватывает губку и наскоро вытирает стол, подвигает цветы поближе к гостье, пусть её окружает сладкий запах.

Бросив губку обратно в раковину, Тринити ставит чайник на одну из горящих конфорок и слегка приоткрывает окно, позволяя тонкой струйке морозного воздуха освежить помещение.

– О таких гостях нужно предупреждать, - достав из верхнего шкафчика две идеальные стеклянные чашки, что доставались лишь по особым случаям, Тринити наполняет их горячим чаем.

Достаёт булочки, вчерашние конфеты, что Мия не доела и даже пачку мороженого, что давно превратилось в твёрдый кирпич.

Сев напротив гостьи, Тринити прижимает ладони к щекам.

– Вы такая молоденькая.

Улыбнувшись, гостья подвигает к себе чашку.

– Спасибо. Я…

– Никогда бы не подумала, что такой человек возьмёт у меня интервью, - Тринити всплескивает руками. – Я ведь просто скромный писатель и художник детских книжек. В детстве вам наверняка читали что-нибудь из моего творчества.

Кивнув, Клео задумчиво делает глоток чая.

– Честно говоря, я плохо помню, что мне читали в детстве.

– Ничего страшного, - Тринити нервно смеётся, отмахиваясь. – Главное, что вы здесь.

Кивнув, Клео с шумом сглатывает.

– Итак, - отодвинув чашку, она кладёт руки на стол. – Вы писательница.

– Да, я хотела быть ей с детства. У меня была большая семья, шесть младших братьев и сестёр, представляете? Сказки заканчивались с катастрофической силой, да и мне было скучно повторять одно и то же сотни раз, потому я начала импровизировать.

Кивнув, Клео слабо улыбается.

– У вас была большая семья.

– Да уж, что тут сказать, - Тринити пожимает плечами. – Мы все до сих пор дружны. Представьте себе, но каждый из них появляется в моей жизни каждый год по всем нашим семейным праздникам и помнит, сколько сказок я ему прочитала. К тому же их дети растут на моих книжках.

– Удивительно.

Тринити вновь отмахивается, краснея от стеснения.

– А вы не записываете? – вдруг спохватывается она, заметив, что в руках у гостьи нет ничего, что могло бы зафиксировать их разговор. – Или, у вас диктофон?

– У меня феноменальная память, - сухо улыбается девушка, подаваясь вперёд. – Вернёмся к вашим сказкам. Вы, должно быть, читали их не только своим братьям и сёстрам, но и собственным детям.

Тринити энергично кивает в ответ.

– Да, да, они их обожали. Моя дочка, мой самый строгий критик. Ей с младенчества всё время что-то в них не нравилось, - Тринити смеётся. – Помню, когда ей было девять, она взяла мою книжку и всё перечеркнула карандашом, переписав заново.

– А ваш сын любил ваши книги?

Тринити уже было открывает рот, чтобы вновь ответить в своей беззаботной манере, когда вдруг замирает и переводит взгляд на Клео.

На кухне воцаряется молчание.

Поставив кружку на стол, Тринити старательно прочищает горло.

– Откуда… вы знаете, что у меня есть сын?

– Я знаю его получше вашего, - откинувшись на спинку стула, Клео скрещивает руки на груди. – А теперь перейдём к самой интересной части нашего интервью. Вы хорошо спите по ночам, зная, что о вашем сыне нет вестей вот уже шесть лет? Что вы почувствовали Тринити, когда он ушёл? Выдохнули от облегчения, и вас совершенно не мучила совесть? Разве вам не стыдно сидеть здесь и так хохотать над собственной глупостью, пока он где-то там?