на всё лишь пожимал плечами он:

"Оно само воспламенилось! Я то

лишь развести хотел большой костёр!"

Ему тогда пошёл всего девятый

годОк. Он был наивен, не хитёр.

Но как бы ни было там, дело громко:

поджёг... И дружбе так пришёл конец:

мне запретил, узнав об этом, с Ромкой

водиться строго-настрого отец.

"Он хулиган! А если б это пламя

дошло ещё до нашего двора,

то как бы он рассчитывался с нами,

твой Ромка?! Спички - это не игра."

Отец меня наказывал телесно:

он часто в детстве бил меня ремнём.

Возможно, это было бесполезно,

но всё-таки теперь играть с огнём

и с Ромкой я боялась из-за папы.

У боли над детьми большая власть,

но до поры... Взросления этапы

всегда так проявляются: сдалась

большая крепость страха перед чем-то,

что не умела я назвать пока...

Мы прятались как тайные агенты

теперь. Так сила дружбы велика

была, ведь я, побитой быть рискуя,

играла с Ромкой бедам всем назло,

и радовалась каждому часку я

с приятелем, считая: "Повезло,

что мой отец не спрашивал сегодня,

где я была, и не придётся врать..."

Вдобавок стала я чуть-чуть свободней

и потому, что всё узнала мать.

Она ведь, умудрённая природой,

ловила женским внутренним чутьём:

родителям в делах такого рода

стоять нельзя упорно на своём.

И мама прикрывала наши встречи:

отцу не говорила ничего.

А мне теперь жилось гораздо легче –

я сохранила друга своего.

3

Мне было десять лет, когда всё это

произошло. Прошёл учебный год

ещё один. Опять настало лето.

На дачу мы приехали и вот:

осталось всё как прежде, с Ромкой снова

играли... Во дворе ему качель

наладил дедушка. Высокий сук - основа.

Верёвки две повесил он на ель.

А между ними - тонкая дощечка,

что, кажется, вот-вот - и пополам...

Но, впрочем, крепко держит человечка,

что весит тридцать с чем-то килограмм.

Часами мы раскачивались с силой:

кто выше? Ромка был смелей чуть-чуть.

Летали мы, и солнце нас слепило,

дощечка прыгала, качалась ёлка - жуть...

Земля и небо смешивались в кашу,

кружилась голова от высоты.

Вдруг Ромка снизу мне сказал:

"А Маша

из класса моего храбрей, чем ты!

Она у нас действительно "крутая".

С ней каждый парень подружиться рад..."

Я молча Ромку слушала, летая

стремительно до солнца и назад.

"Ну, а она красивая?"

Вопрос тот

я задала ему, качнувшись вверх.

"Ну... я не знаю...
– он замялся, - просто..."

"Глаза какие?"

"...Вроде как у всех...

Зато она такая каратистка,

что вот тебя одной рукой сшибёт!"

Я возразила, пролетая низко:

"А я ношу с собою огнемёт!"

"У Машки – танк.
– сказал серьёзно Ромка.
–

В квартире прямо. Честно.

Сам видал..."

"Да врёшь ты всё!" - я выкрикнула громко.

Беседа переплавилась в скандал.

"Ещё скажу тебе такую штуку... –

ввернул Роман последний аргумент, -

...мы в школу ходим с ней всегда за рУку..."

В верёвки впилась я, и как цемент

твердели пальцы... Ничего такого

со мною не случалось никогда,

та злость была принципиально новой,

и я кричала Ромке:

"Ерунда!

Не верю! Врёшь!"

<