Исследования электрической активности мозга, включая припадки, не только пролили свет на происхождение религиозных чувств. Они также пролили воду на мельничное колесо извечных дебатов неврологии: существуют ли в мозге специализированные части, контролирующие различные умственные способности, или же – как и неделимую душу – мозг нельзя разделить на более мелкие части.

Сторонники неделимости одерживали верх до середины XIX века, но положение начало меняться в 1860-е годы. В 1861 году Поль Брока обнаружил, что у многих людей, утративших речевые способности, есть повреждения одной и той же части фронтальной доли. Примерно в то же время английский невролог Джон Хьюлингс Джексон обратил внимание на удивительное сходство припадков у многих эпилептиков. Это были не судороги с пеной у рта или экстатические видения, а приступы трясучки средней тяжести, которые начинались в одном месте и распространялись вверх и вниз по всему телу в неизменном порядке. Если начинал дрожать большой палец ноги, за ним всегда следовала ступня и икра, потом колено и бедро. Если локоть начинал дрожать, за ним следовало предплечье, кисть и отдельные пальцы.

Джексон пришел к выводу, что в мозге содержится карта тела с отдельными территориями и что припадок «путешествует» по этой карте из одного региона в другой. Это исследование было особенно актуальным для Джексона, так как одним из эпилептиков была его жена Элизабет, которая умерла в возрасте сорока лет от осложнений, связанных с болезнью. Смерть Элизабет опустошила его, и он стал почти отшельником.

Исследования по локализации эпилепсии получили очередной толчок в начале 1870-х годов. Сначала двое бородатых берлинцев, Густав Фритч и Эдуард Хитциг, провели ряд экспериментов на мозге анестезированных собак. Большинство этих экспериментов было проведено в спальне Хитцига, где собак привязывали ремнями к туалетному столику фрау Хитциг. Стимулируя электричеством различные точки мозга, ученые добивались того, что собаки дергали лапами и кривили морды.

Другой ученый переплюнул их в 1873 году: он заставлял кошек вытягивать лапы, словно играя с клубком, собак – скалиться, словно от ярости, а кролика – спрыгнуть со стола, сделав заднее сальто.

Эти эксперименты доказали, что электричество может возбуждать кору мозга, и помогли составить грубую карту центров движения и ощущений.

Несмотря на убедительные демонстрации, эта работа произвела впечатление не на всех в основном потому, что эксперименты проводились над низшими животными. Без сомнения, человеческий мозг имел отличия, возможно, весьма значительные. Для того чтобы подтвердить существование специализированных отделов мозга у людей, ученым требовался настоящий пациент. Такой пациент, вернее, пациентка появилась в 1874 году в Огайо. Ее история могла бы стать триумфом медицины XIX века, но вместо этого стала ярким примером научной гордыни и злоупотребления властью.

После службы в союзной армии врач Робертс Бартолоу, обладатель внушительной бороды, переехал в Цинциннати в 1864 году. Хотя он был известен своей холодностью, но привлекал множество пациентов и вскоре открыл одну из первых в стране «электрографических комнат» в Госпитале доброго самаритянина, существовавшем на пожерт-вования от благотворительности.

В комнате имелся стул для пациентов и несколько электрогенераторов. Один из них вырабатывал переменный ток и был похож на громадную швейную машинку, с металлической обмоткой, а другой вырабатывал постоянный ток и напоминал деревянный шкаф с керамическими сосудами, наполненными жидкостью. Электричество от этих устройств поступало в чашечные присоски или узкие металлические зонды, которые Бартолоу использовал для лечения полипов, геморроя, паралича, импотенции, рака и почти всех остальных заболеваний. Он даже изготовил специальные губчатые «шлепанцы», щекочущие ступни пациентов.

Эксперименты на мозге животных безмерно воодушевили Бартолоу, и некоторые историки подозревают, что, как только бедная Мэри Рафферти сняла парик в его кабинете, врач уже решил, что будет делать.

Рафферти, слабоумная тридцатилетняя ирландская горничная, в ранней юности упала в огонь и так сильно обожгла скальп, что волосы так и не отросли. Она прикрывала свои шрамы париком, но в декабре 1872 года под ним открылась злокачественная язва. Рафферти винила в этом жесткий каркас парика из китового уса, врезавшийся в кожу; но Бартолоу диагностировал раковую опухоль. Так или иначе, когда Рафферти пришла в госпиталь в январе 1874 года, в ее черепе зияла пятисантиметровая дыра, и изумленный Бартолоу мог видеть пульсацию ее теменных долей.

Монахини, работавшие медсестрами в госпитале, делали что могли, регулярно меняя повязки на ране Рафферти. Но ей не становилось лучше, и в начале марта стало ясно, что она умирает. Примерно в это время Бартолоу посетил Рафферти и самым обаятельным тоном предложил ей пройти кое-какие тесты. В свою защиту впоследствии он заявлял, что Рафферти «с радостью» согласилась. С учетом ее слабоумия, она просто не могла понять, на что соглашается. Так или иначе, Бартолоу усадил ее в электрографической комнате и развернул тюрбан из бинтов. Потом он ввел в ее серое вещество два игольно-острых электрода и включил генератор, похожий на швейную машинку.

Судя по реакции Рафферти, Бартолоу воздействовал на ее моторные центры: она начала размахивать руками и дрыгать ногами, а ее шея изогнулась назад, как у совы. Потом Бартолоу утверждал, что она улыбалась во время этого зловещего танца, но с учетом того, что все это время она кричала, ее лицевые мышцы, скорее всего, застыли в жестокой пародии на веселье. (Поверхность мозга не ощущает боли, но внутренние отделы могут; электрическое воздействие на мозг также способно причинять телесную боль.)

Поскольку она продолжала улыбаться, Бартолоу пошел еще дальше, двигая электрические иглы и усилив ток для «более определенной реакции». Он добился своего. Ее зрачки расширились, губы посинели, вокруг рта выступила пена. Она начала хаотично дышать и вскоре испытала припадок с корчами и судорогами, продолжавшийся целых пять минут. Бартолоу решил, что на первый раз этого достаточно, и Рафферти рухнула в постель, бледная и в полуобморочном состоянии. Ее зрачки казались мертвыми и не реагировали на свет.