Вот тогда-то Уолли его и увидел: с неба на землю падал самолет. В какой-то момент силуэт огромной птицы перекрыл едва ли не половину небосвода. Самолет соприкоснулся со вспаханным кукурузным полем под острым углом и, взрывая землю, словно огромный плуг, стремительно ринулся прямо вперед — все так же в направлении дома Уолли. Ощущение было такое, словно «боинг» выбрал себе одиноко стоящую ферму вместо ангара или терминала аэропорта. Постепенно скорость металлической туши падала, но она упрямо ползла к своей цели и остановилась у самой стены дома. От окна спальни Уолли Чабба до носового обтекателя кабины огромного самолета было теперь — в буквальном смысле слова — рукой подать.

В воздухе сильно пахло авиационным керосином и горячим металлом. Нагревшаяся при аварийной посадке алюминиевая обшивка какое-то время даже шипела под поливавшим ее дождем. Только теперь Уолли по-настоящему забеспокоился: на борту самолета наверняка были люди, а как и чем им помочь, он не знал. Неожиданно прямо у него на глазах в фюзеляже открылся аварийный люк, из которого к земле спустился ярко-оранжевый надувной эвакуационный трап. По этой горке, как дети, из кабины на лужайку перед домом Уолли съехали два человека в летных комбинезонах. Эту фантасмагорическую картину озаряли яркие вспышки молний, в свете которых движения летчиков, выбравшихся из самолета, казались дергаными и беспорядочными, как на старой кинопленке.

Летчики подошли к крыльцу дома Уолли и представились. Тот, который назвался командиром экипажа, попросил разрешения воспользоваться телефоном. Второй пилот тем временем выпил воды и стал чесать Арфа за ухом, приговаривая при этом вполголоса: «Господи, господи, ну надо же так…» Подобной бури ни летчик, ни Уолли никогда раньше не видели. Фермеру показалось, что оба пилота действуют как-то машинально и, судя по всему, еще не до конца верят, что остались в живых.

Примерно через час дождь прекратился. В воздухе по-прежнему было сыро, последние капли скатывались по крыше и водосточному желобу в бочку, подставленную под сток. Летчики вежливо попрощались с Уолли и пошли по раскисшей колее по направлению к дороге. Можно было подумать, что они просто ненадолго по-соседски завернули к фермеру в гости, переждали грозу и, чувствуя, что засиделись, заспешили домой.

— Эй, — крикнул им вслед Уолли, — вы ничего не забыли?

— Можете себе забирать, — махнув рукой, сказал старший из летчиков. — Летать эта штука все равно больше не будет. Сами видите: груда металлолома. Это же был его последний рейс. Мы перегоняли машину в Аризону, на самолетное кладбище. А вам… даже не знаю… может быть, в хозяйстве пригодится?

Сколько же раз с тех пор Уолли просыпался в своей спальне и видел в окне вместо привычного утреннего солнца застекленную кабину «боинга»? Сколько дней он привыкал к новому соседу, сколько рассматривал его огромную серую тушу? Как так получилось, что эта странная штуковина, неизвестно как оказавшаяся у него за домом, полностью завладела его мыслями? Уолли даже перестал косить траву на этом лугу, лишив хозяйство изрядного количества сена и силоса.

Как все это получилось, Уолли не знал и объяснить не мог. Но при этом он был абсолютно уверен, что та давняя гроза была послана ему свыше, что упавший рядом с его домом «боинг» — подарок небес, шанс, которым нужно воспользоваться правильно, чтобы жизнь стала лучше.

Когда Уолли в голову пришла мысль съесть этот самолет, чтобы доказать свою любовь к Вилле, он сразу решил, что это будет его сугубо личным делом. Он никогда не говорил ей о том, что затеял, хотя в глубине души надеялся и даже рассчитывал на то, что рано или поздно ей кто-нибудь об этом расскажет. И вот — свершилось: сотни людей собрались на его ферме, а тысячи, если не миллионы, увидят по телевизору, на какой подвиг и на какие испытания Уолли готов пойти ради своей любви к Вилле. Что ж, пусть весь мир об этом узнает. Пусть и она наконец поймет, как сильно он ее любит.

Он был готов. Подняв к стропилам амбара очередной кусок внутренностей самолета, он опустил металлические соты в зев самодельного измельчителя. Красная кнопка была нажата, и над полем покатился скрежет, так хорошо знакомый жителям Супериора. Впрочем, на сей раз никто не отворачивался и не делал вид, будто ничего не слышит. Более того, собравшиеся встретили чудовищный металлический лязг и грохот аплодисментами и радостными криками.

Уолли тем временем спустился с верхнего яруса амбара к входным дверям и подошел к передней панели измельчителя. Скрежет терзаемого металла разносился по всему округу Накелс, а телекамеры с мощными микрофонами транслировали эту какофонию на весь мир.

Остановив машину, Уолли приоткрыл заветную дверцу и извлек из приемного отсека ведро металлических опилок. Настало время сказать пару слов прессе.

— Мистер Чабб! Мистер Чабб! — перекрывая других, прокричал один из репортеров. — А раньше вы уже ели металл или стекло?

— Было дело, — с усмешкой ответил Уолли. — Как-то раз, когда я был совсем маленький, мама сунула мне в рот градусник, чтобы померить температуру. Ну а я возьми и проглоти его. При этом все обошлось без травм и отравлений. Как видите, я стою здесь, перед вами, живой и здоровый.

— Мистер Чабб, — позвал его с другой стороны репортер в модном темно-синем костюме. Уолли показалось, что он где-то видел этого человека. «Наверное, по телевизору», — решил он. — Сколько времени вы уже едите этот «боинг»?

— С тех пор, как он оказался у меня на заднем дворе. — Уолли по привычке ушел от прямого ответа.

Он поднял повыше ведро с серыми опилками, потряс им в воздухе, как чемпионским кубком, улыбнулся в камеры, а затем высыпал горсть алюминиевого крошева в электрический блендер, приготовленный на складном столе, специально выставленном перед амбаром. В чашу блендера он добавил несколько шариков ванильного мороженого и немного молока. Поработав с полминуты, блендер взбил из этого странного набора ингредиентов густой сероватый коктейль.