– Тем хуже для него, – пробормотал европеец. – Остальных хранит их неведение. А этого человека подвергает опасности его чрезмерная понятливость.

– Ты это предвидел, Туан?

– Я читаю то, что написано, – произнес европеец. – Возможность читать – мое проклятие.

Малаец вздрогнул, очарованный и испуганный одновременно. Его переполняла жалость к этому легко уязвимому человеку с его необычным даром.

Европеец произнес:

– Теперь металлический предмет находится в руках у толстяка. Толстяк дает Джеймисону деньги.

– Туан, но ведь ты даже не взглянул в их сторону!

– И все же я это вижу.

Малаец встряхнулся, словно пес, выбравшийся из воды. Этот кроткий белый человек – его друг – обладал огромной силой, но и сам был жертвой еще большей силы. Нет, лучше об этом не думать. У него самого судьба иная, и благодарение богу, что он распорядился именно так.

– Теперь они вошли в дом, – сказал малаец. – Ты об этом знаешь, Туан?

– Знаю. Я не могу не знать.

– И ты знаешь, что они делают в доме? – И этого я тоже не могу избежать.

– Скажи мне только то, что я должен услышать! – попросил малаец.

– Это я тебе и говорю, – сказал европеец. Потом, не глядя на малайца, он произнес: – Ты должен покинуть меня, покинуть эти места. Ты должен уехать на другой остров, жениться, завести свое дело.

– Нет, Туан. Мы с тобой идем в одной упряжке. Этого не изменить. Я знаю.

– И я. Но иногда я надеюсь, что ошибусь хоть раз. Я дорого бы дал за возможность ошибиться.

– Это тебе не свойственно.

– Возможно. Но все же я надеюсь, – европеец пожал плечами. – Теперь толстяк положил металлический предмет в черную кожаную сумку. Все улыбаются и жмут друг другу руки. В воздухе пахнет убийством. Нам пора уходить.

– А они не ускользнут от нас?

– Это уже не важно. Конец известен. А мы можем пойти, поесть и лечь спать.

– А потом?

Европеец устало покачал головой.

– Тебе не нужно об этом знать. Пойдем.

Они двинулись в глубь джунглей. Малаец крался с бесшумной грацией тигра. Европеец скользил за ним, словно призрак.

Если бы кто-то пошел по узкой тропинке, петляющей через джунгли, то на расстоянии мили от дома Джеймисона этот кто-то обнаружил бы местное селение, именуемое Омандрик. На первый взгляд, оно казалось обычной тамильской деревней, ничем не отличающейся от сотни таких же деревень, рассевшихся на сваях вдоль берегов реки Семил – ленивого потока, которому, казалось, едва хватало сил нести свои темные воды через опаленную солнцем страну к отдаленному Восточно-Яванскому морю – мелкому и кишащему рифами.

Но внимательный наблюдатель, осмотрев деревню, заметил бы мелкие, но несомненные детали, свидетельствующие об упадке: соломенные крыши на многих хижинах были разворошены ветром, плантации таро заросли сорняками, на берегу валялись лодки с рассохшимися днищами. Наблюдатель также мог бы заметить черные тени, снующие между хижинами – расплодившиеся крысы настолько обнаглели, что бегали по заброшенным садам среди бела дня. Эта деталь нагляднее любой другой свидетельствовала об апатии, охватившей жителей деревни, об их усталости и упадке духа. Бытующая на побережье пословица утверждала, что если крысы начинают бегать среди бела дня, то, значит, боги отвернулись от этой земли.

В центре деревни, в хижине, вдвое превышающей своими размерами прочие дома, сидел Амхди, местный старейшина, и слушал работающий на батарейках коротковолновый радиоприемник. Приемник издавал тихое шипение, свидетельствующее об атмосферных помехах, и мигал зеленым огоньком, словно пантера в ночных джунглях. Это был предел возможностей радиоприемника – для большего требовалась антенна, а ею-то Амхди и не располагал. Но шипение помех и мигающий индикатор уже казались старику чудесами. Приемник стал его духовным наставником. Старейшина советовался с ним раз в несколько дней и утверждал, что духи предков нашептывают ему советы, а глаз духа вещает о чудесах, о которых нельзя говорить вслух.

Тэйнин, его жрец, никак не мог понять, то ли старый вождь действительно верит во всю эту чушь, то ли он хитроумно использует «волшебный» приемник, чтобы избавиться от обременительных указаний Дома Ножа. Жрец в темном одеянии, с черепом священной обезьяны на лбу стоял рядом с вождем, скрестив руки на груди. Он решил, что вождь прибегает к обману бессознательно: здесь соединились желание избежать ответственности и желание обрести веру. Впрочем, жрец не мог обвинять своего старейшину, что бы тем ни двигало: годы сурово обошлись с Амхди, и Дом Ножа не в силах был облегчить его страдания. Старика можно было понять, но это не могло помешать жрецу поступать так, как надо. У последователей Змея-Избавителя есть свой долг, и его следует исполнять, даже если для этого потребуется зажать в кулак все свои чувства.

– Что скажешь, вождь? – спросил жрец.

Старик украдкой поднял взгляд. Он выключил приемник; достать батарейки – излюбленную пищу духа – можно было только у ужасного торговца, живущего в большом доме на берегу реки, да и то с трудом. Кроме того, он уже услышал послание – тихий голос своего отца, едва не затерявшийся среди шепота тысяч других духов, молящих, проклинающих, обещающих, мечтающих связаться с живыми и покинуть свой черный дом на краю мира.

– Мой мудрый предок говорил со мной, – сказал Амхди. Он никогда не называл отца по имени и не указывал на степень их родства.