Голосовский Сергей
Апокриф от соседа
Апокриф от соседа
Многие скажут мне в тот день: “Господи! Господи! не от твоего ли имени мы
пророчествовали? И не твоим ли именем бесов изгоняли? и не твоим ли именем
многие чудеса творили?” И тогда объявлю им: “Я никогда не знал вас; отойдите от
Меня, делающие беззаконие.”
Евангелие от Матфея 7, 22-23
В начале мира было слово Бога,
И до начала не было начал,
И мира не было, и не было ни слога,
Ни буквы даже, и Господь молчал.
О как же мы несчастны и убоги!
В нелепых, злых, уродливых мирах
Сгорают нами же придуманные боги
На нами же разложенных кострах.
Ни хлеб испечь, ни отварить коренья;
Сырая падаль - тошнотворный пир!
–
Лишь для того горят последние поленья,
Чтоб стал золой солгавший нам кумир.
Мы вновь отринем мудрые вериги,
Мы не падем перед Всевышним ниц.
И нам не обрести в скрижалях вечной книги
Почетный плен пергаментных страниц.
В который раз незрячий рай увидел,
Где ждет несчастных адских врат капкан,
Опять возносится над вечным храмом идол
И в жертву крови жаждет истукан!
В конце концов, как тягостное бремя,
Он скинет прочь материи клубок.
Замолкнет снова он и остановит время,
Единый наш, наш одинокий Бог!
Прошло ровно десять лет со дня трагической гибели Алексея Матвеевича
Феофанова, и настало время мне выполнить его последнюю волю.
Обстоятельства его смерти были странными и почти мистическими. Мы были
просто соседями. Два одиноких, старых, можно сказать, человека, мы жили в
большой запущенной квартире неподалеку от Савеловского вокзала в Москве.
Алексей Матвеевич был там старожилом, получив свою комнату еще в середине
пятидесятых, а я в восемьдесят третьем году поменялся из подмосковных Химок, где у меня была своя однокомнатная квартира на пятом этаже хрущевского дома. Но
с моими больными ногами мне стало тяжело и подниматься на пятый этаж без лифта, и ездить по полтора часа на работу в Московский институт инженеров
железнодорожного транспорта, в котором я долгие годы преподавал теоретическую
механику.
Мы с Алексеем Матвеевичем были нетипичными соседями. Мы не только не
подсыпали друг другу в кастрюли соль, но частенько попивали вдвоем чаек на
кухне, с удовольствием общаясь между собой, а порой и засиживаясь до глубокой
ночи. Нам было хорошо и спокойно вдвоем. Еще две комнаты в нашей квартире
практически всегда пустовали, они были опечатаны домоуправлением, как
аварийные, а весь дом грозились из года в год поставить на капитальный ремонт с
выселением. Как Алексей Матвеевич, так и я очень боялись этого: такое выселение
означало бы для нас переезд в какую-нибудь новостройку на окраине Москвы. Даже
сами названия районов - Братеево, Жулебино, Бибирево - вызывали у нас
решительное неприятие.
Оба мы с соседом работали близко от дома - я, как уже былосказано выше в
МИИТе, а онв издательстве “Молодая Гвардия” на Сущевской улице. Мы уже строили
планы, как будем менять свое будущее жилье назад на район Новослободской и
снова попытаемся поселиться вместе.
Но судьба нас хранила, и власти так и не нашли денег на ремонт и
переселение. Только четыре года назад какой-то “новый русский” весь в золотых
цепях, крестах и перстнях с каменьями приобрел целиком эту коммуналку, а мне, единственному обитателю, купил однокомнатную квартиру в почти что новом доме
рядышком, в Тихвинском переулке. И я благодарен судьбе, что закат своей жизни
встречаю в тепле и уюте, но… чувство тоски и одиночества не покидает меня с
тех пор, как не стало рядом моего соседа и друга.
Как я уже сказал, Алексей Матвеевич был переводчиком. Я даже не могу сказать
точно, сколько языков он знал. Однажды, увидев у него на столе Коран, я спросил
его, неужели он знает и арабский? Алексей Матвеевич испуганно и удивленно
замахал руками: