– Этот Мартин он как и все прочие французы, – с отвращением произнесла Марилла. – На них ни на минуту нельзя положиться.

Марилла осматривала покупки, сделанные Энни, когда со двора донесся пронзительный крик. Вскоре в кухню влетела Энни.

– Энни Ширли, ну что там еще?

– Ой, Марилла, ну что мне с собой делать?! – простонала Энни, заламывая руки. – Это ужасно! И всё я, я! Научусь я, наконец, когда-нибудь думать, прежде чем сделать какую-то глупость? Миссис Линд сколько говорит мне, что я когда-нибудь совершу что-то ужасное. Ну так вот я совершила это!

– Энни, не знаешь, чего от тебя ожидать, честное слово! Так что ты там натворила?

– Продала корову мистера Харрисона! У него тоже «джерси», он купил ее у мистера Белла! И я продала его корову мистеру Ширеру! А Долли в данный момент там, в нашем загончике!

– Энни Ширли, ты что, как во сне бредишь.

– Если бы! Если и сон, то кошмарный. А корова мистера Харрисона к этому времени в Шарлотт-тауне! Ох, Марилла, я так и знала, что когда-нибудь влезу в такую неприятность, и вот пожалуйста! В жизни такого не было. Что делать?

– А что тут делать? Иного не придумаешь: идти к мистеру Харрисону и объяснить ему всё. Мы можем предложить ему нашу «джерси», если он не захочет взять деньги. Наша корова не хуже его.

– Я уверена, он так разозлится, его не уговоришь, – со стоном произнесла Энни.

– Смею уверить тебя еще как. Он, по-моему, достаточно скандальный тип. Если хочешь, я пойду и объясню ему всё.

– Нет уж, нечего взваливать на других! – воскликнула Энни. – Я натворила – я и отвечу за себя. Я сама пойду, и немедленно. Поскорее покончить с этим, а то это будет висеть на нас.

Бедная Энни взяла свою шляпку и двадцать долларов и уже собралась выйти, когда ее взгляд через открытую дверь кухни упал на стол, где стоял ореховый пирог, который Энни испекла этим утром исключительно вкусная штука, сверху украшенная розовой глазурью и грецким орехом. Энни приготовила это к вечеру пятницы, когда молодежь Эвонли собиралась встретиться в Зеленых Крышах для создания своего «Общества преобразования Эвонли». Но есть обиженный мистер Харрисон, и эта задача сейчас важнее. Энни посчитала, что пирог умаслит любого мужчину, особенно того, который сам себе готовит. Энни быстро уложила пирог в коробку. Она предложит его мистеру Харрисону в качестве предложения о мире.

«Вот так. Если бы он дал мне еще возможность сказать пару слов, грустно размышляла Энни, перелезая через ограду и намереваясь срезать путь по полям, залитым мечтательным золотистым светом августовского вечера. Теперь я знаю, что чувствуют люди, которых ведут на казнь».

У мистера Харрисона был дом давней постройки, побеленный снаружи, с низко свешивающимися краями крыши. Фоном служила роща толстых елей.

Сам мистер Харрисон сидел на заросшей виноградом тенистой веранде в рубашке с короткими рукавами и с удовольствием потягивал вечернюю трубку. Когда он разобрал, кто это приближается по тропе, ведущей к его дому, то вскочил и бросился в дом, захлопнув дверь. Он сделал это просто от неожиданности, и еще сюда примешивался стыд за ту вспышку гнева, которую он позволил себе накануне. Однако ему удалось тем самым лишить Энни последних остатков смелости.

«Если он сейчас такой злой, что же с ним будет, когда он услышит, что я наделала?» – с несчастным видом думала Энни, стучась в дверь.

Но мистер Харрисон открыл ей дверь с застенчивой улыбкой и очень по-дружески, хотя и заметно нервничая, и пригласил ее в дом. Трубка лежала в стороне, и мистер Харрисон успел надеть пиджак. С исключительной любезностью он предложил Энни довольно пыльный стул. Прием прошел в общем не без приятности, если не считать болтливого попугая, пялившего на Энни свои умные золотистые глаза из-за решеток клетки. Не успела Энни сесть, как Рыжий воскликнул:

– Хорошенькое дело! Чего это сюда несет этого рыжика?

В этот момент трудно было сказать, кто больше покраснел мистер Харрисон или Энни.

– Не обращайте вы внимания на попугая, – произнес мистер Харрисон, бросив сердитый взгляд на Рыжего. – Он… он вечно городит чепуху. Я взял его у брата, а тот был моряком. А у моряков не самый чистый язык, а попугаи очень здорово умеют подражать.

– Я так и подумала, – пролепетала бедняжка Энни. Она помнили, с чем пришла сюда, и это не давало выплеснуться ее возмущению. Если ты только что продала корову этого человека, без его ведома и согласия, то разве можно ждать от его попугая комплиментов? Впрочем, «рыжик» сегодня вовсе не собирался быть слишком уж кротким, как в другие времена.