Шрифт:
– Одна надежда – на царя, – убивался Гермоген.
– Для меня уже нет царя! – отвечал Илиодор, держа царскую телеграмму. – Смотри, какой же это царь, если он грамотно писать не умеет? Написал: «Не о какой тайне…» А каждый гимназистик знает что писать следует: «Ни о какой тайне…»
– Не ищи у царей ошибок – сам ошибешься!
– Буду искать ошибки! – взорвало Илиодора, в котором проснулся дух донского казака. – Я столько уж раз в царях ошибался, что теперь не прощу им ошибок даже в русской грамматике.
– Молись! – взывал Гермоген.
– Время молитв прошло – пришло время драк!
Явился курьер из Синода – вручил им два пакета от Саблера, но подписанные Даманским (Синод уже перестал быть синклитом персон духовных – Саблер и Даманский бюрократической волей расчищали дорожку перед Распутиным). Гермоген прочел, что его лишают саратовской епархии, приказано ехать «на покой» в захудалый Жировецкий монастырь, а иеромонаха Илиодора ссылали «на послушание» в лесную Флорищеву пустынь.
Илиодор принял на подворье столичных журналистов.
– Синод надо взорвать, – объявил он.
– Как взорвать? – спросили его.
– А так: бочку динамита в подвал заложить, бикфордов шнур до Невы раскатать, самому за «Медным всадником» укрыться, а потом рвануть все к чертовой бабушке… Вот и порядок!
Газеты опубликовали его вещий сон: Распутин в виде дряхлого пса бегал между пивной и Синодом, таская в зубах какую-то грязную тряпку, а нужду он справлял возле телеграфного столба, пронумерованного апокалипсическим числом «666». Но в дела духовные вмешался министр внутренних дел Макаров:
– Исполнить указ Синода, иначе штыками погоним.
К воротам подворья был подан автомобиль МВД, в который и уселся потерпевший крушение епископ. Митька Блаженный, юродствуя, ложился на снег и просил шофера переехать через него колесами, дабы вкусить «прелесть райскую». Гермоген сдался!
Илиодора окружили падкие до сенсаций газетчики:
– Ну, а вы как? Поедете во Флорищеву пустынь?
– В указе не сказано, чтобы ехать. Пойду пешком…
Кто-то из доброжелателей шепнул ему: «За поворотом улицы дежурят переодетые жандармы… Скройтесь!» Ночью, в чужом драном пальтишке, по виду – босяк, Илиодор позвонил в квартиру на Суворовском, Бадмаев предоставил ему убежище у себя.
– За это вы напишете все, что знаете о Распутине… [13]
Монах хотел пробиться в Царицын, где у него была армия заступников. Но из газет вычитал, что полиция разгромила в Царицыне его храм. «Со страшными ругательствами, обнаживши шашки, таскали бедных женщин по храму, вырывали волосы, выбивали зубы, рвали на них платье и даже оскорбляли шашками девичью стыдливость самым невероятным образом… Пол храма представлял поле битвы. Везде виднелась кровь, валялась порванная одежда». Бадмаев через Курлова вызнал, что все вокзалы перекрыты кордонами – Илиодора ищут. Макаров пустил на розыски монаха своих сыщиков… Илиодор сам же и позвонил Макарову:
13
Эти очень интересные документы, составленные Илиодором на квартире Бадмаева, опубликованы в советское время в книге «За кулисами царизма. Архив тибетского врача Бадмаева».
– Это ты, который царю сапоги наяривает ваксой?
– Кто позволяет себе так разговаривать со мною?
– Да я… Илиодор! Хочешь меня живьем взять?
– Хочу, – честно заявил министр внутренних дел.
– Ишь ты, хитрый какой… Ну, ладно. Хватай меня на углу Суворовского и Болотной. Обещаю, что буду стоять там.
Бадмаев помогал ему одеться, подарил шарфик.
– Вот и хорошо! Опять будете у царского сердца.
– Лучше уж в любом нужнике…
– Стоит ли вам против царя поход начинать?
– Ладно. Вы письма царицы к Гришке берегите.
Жандармы на углу улиц поджидали его. Бунтаря впихнули в промерзлый автомобиль, повезли прямо на вокзал к отходу поезда. В дороге нацепили ледяные наручники. На перроне перед арестантом шарахалась публика. Илиодор, озоруя, кричал людям:
– Ну, чего пялитесь? Я же Гришка Распутин, меня Илиодор погубил. Видите, теперь в тюменские края ссылают…
Его посадили в клетушку тюремного вагона. В соседней камере перевозили уголовника-убийцу, он постучал в стенку:
– Браток, ты тоже «по-мокрому»?
– Пока по-сухому. Но крови не боюсь… Прирежу!
Поезд тронулся. За решеткой вагона, в сизой вечерней мгле, проплыл в небыль чадящий окраинами Петербург, вдали от которого монаху предстояло думать, думать, думать.
Бадмаев показал Курлову письма царицы к Распутину, отставной жандарм прочел их спокойно, потом сказал:
– Не вздумай сам вручать их царю – погибнешь! Такие вещи делать надо чужими руками. Известно, что думский председатель Родзянко давно наскребает к себе на дом всякий навоз о Гришкиных радостях… Ему и отдай! Дурак еще «спасибо» тебе скажет!