– И Лиза ее не научила?

– Денис, научить можно того, кто способен научиться. А Сонькина голова заточена под эльфов и принцесс, никак не под квадратные уравнения. – Анжелика развела руками. – Не понимала Сонька математику. Вот отнять-прибавить-умножить-поделить – да, без проблем. А когда начались формулы, уравнения, сложности – все, стена. Математику надо видеть, она очень логична, а Сонька в этом вопросе абсолютно слепоглухонемая. Она не видела эту систему, не понимала ее, а самое главное, не понимала, зачем ей это надо и какая ей от этого будет польза.

– А от эльфов была польза?

– Эльфы у нее в голове жили всегда, она мне говорила, что когда закрывает глаза, то видит кино, и даже каналы может переключать. Она это кино годами смотрела, а мы знать не знали, пока она не стала писать свои книги. А математику она не могла понять, не так у нее башка устроена. И семейка, конечно, насмешничала над ней. Ее провозгласили тупицей и махнули на нее рукой: живи как знаешь. Лизино исчезновение стало для них потерей, а если бы пропала Сонька, они едва ли заметили бы это и уж точно не горевали бы.

– Они ее не любили?

– Старик, может, любил – по-своему, как умел, а так – нет, не любили. Они никого не любили, только науку свою, понимаете? Вся страсть, все мысли были там, а что с Соней… Они спохватились, когда психопатка себя убила и Соньку едва не убила.

– Как?

– Да все просто. Был какой-то симпозиум в Лондоне. – Анжелика презрительно сощурилась. – И они всем семейством поехали туда, конечно. Старик делал доклад, что ли. Ну а Соньку оставили с психопаткой. Она ударила ее по голове, связала и открыла газ.

– В протоколе…

– Плюнь ты на этот протокол, Дэн. – Анжелика отхлебнула пива. – Что сказал старик, то и написали. А Сонька мне рассказала, как все было, не верите мне – найдите ее соседа дядю Гришу, он жив еще, живет на Бородинском у дочери. Это он, идя со второй смены, почуял газ, выбил дверь и открыл окна. Психопатка уже умерла, а Сонька подкатилась к балкону и дышала в маленькую щель, вот и осталась жива.

– Не может быть!

– Может, Витя, очень даже может. – Анжелика подала ему бутылку с пивом. – Пей, не отравлено. У меня его много, мы иногда любим с Аликом пивка попить вечером, как детей уложим. Так вот, если мне не верите, спросите у дяди Гриши, он вам подтвердит. Да и кто-то на вызов выезжал, можно документы найти. А протокол они потом уже переписали, старик не хотел скандала. Одно дело, невестка с горя таблеток наглоталась, и совсем другое – если хотела убить младшую дочь и взорвать дом. Сонька говорила, что когда старик и его свита уехали, то есть старуха и папаша тоже, они, как его тени, всегда за ним ходили по пятам, так вот, когда дверь закрылась, по словам Соньки, у психопатки глаза загорелись, как у ведьмы. И Наталья весь день ходила и ухмылялась, и не позволяла Соньке ни выйти никуда, ни позвонить. Соня хотела доктору Оржеховской позвонить, а мамаша ей не разрешила. А потом Сонька помнит, как мать набросилась на нее и била прутом, вытащенным из спинки кровати, и больше ничего не помнит, только больницу. Старик, когда приехал, велел ей не болтать в обмен на то, что больше ее никто не будет ни в чем ограничивать. Они и правда накупили ей новой одежды, потом квартиру купили, сделали ремонт, обставили – типа, вот подрастешь и будешь там жить, но только не от любви это, а чтоб Сонька не болтала, так я думаю. Она и не болтала, только мне рассказала и Дариушу, они в тот год дружили очень. Ну и доктор Оржеховская знала, потому что Соньку привезли как раз в ту больницу, где она работала, и надо же такому статься, что дежурила в ту ночь тоже она. Пока старик не запретил Соне болтать, она Елене Станиславовне все рассказала. А уж та кому, я не знаю. Может, и никому, но у Шумиловых ни ее самой, ни профессора Оржеховского я никогда больше не видела. Думаю, старик Шумилов понимал, что неправ. Под конец он обеспечил Соню как мог, но ничего уже нельзя было исправить.

– А в какую больницу отвезли тогда Соню?

– В областную детскую, что на площади Свободы. – Анжелика вздохнула. – Сонька всем рассказывает, что мать напилась таблеток, мне иногда кажется, что она и сама уже в это верит, так ей легче, я думаю. У Соньки есть дар – отсекать неприятное и просто забывать о нем, создавая для себя другую реальность и другие воспоминания, ненужное где-то хранится, как весь хлам хранится на чердаке в ее доме, и все, что я вам рассказала, можно проверить. Но Соньке напоминать без особой нужды не надо. Правда, я не могу взять в толк, как вам это поможет узнать, кто убил Лизу.

– Мы просто собираем всю информацию, какую возможно. – Денис снова налил себе сока. – А теперь, Анжела, я прошу рассказать мне все, что ты помнишь о том дне, когда пропала Лиза Шумилова.

– Это просто. – Анжелика посмотрела в окно, за которым уже сгущались сумерки. – Я тот день много раз прокручивала в памяти, и сама, и с Соней. Они все тогда пошли к Андриевским, была годовщина со дня смерти профессора Андриевского. Ну, меня туда, конечно, не позвали, так что я осталась у Шумиловых, сидела в беседке у озера и ждала Лизу. Мне она конфет насыпала, книгу я взяла у Сони в комнате, читала и ела конфеты. Всяко лучше, чем в нашей лачуге. Они вернулись где-то часа в два пополудни, я как раз дочитала до половины. Старик с женой и папашей Лизкиным пошли к колбам, психопатка поплелась в дом, а Лизка пришла ко мне и села рисовать. Вот тот альбом, что я вам дала, как раз и есть ее последний. Она рисовала все, что видела в тот день.

– А Сони не было?

– Нет, Витя, Соня удрала с Дариком на речку, так мне Владька сказал. Он подошел сразу за Лизкой и съел последнюю конфету. Вот он и сообщил, что Соня и Дариуш удрали через забор на реку, а его не взяли, потому что надо было у его мамы разрешения спрашивать, а там же и психопатка сидела, она бы Соньку не отпустила. Владик был очень славный ребенок, хорошее такое дите из хорошей семьи. Деревенские, знаете, совсем не такие, к десяти годам они уже многое видели такого, чего детям видеть нельзя. Владик был внуком профессора медицины Оржеховского, и мать у него была детским врачом, как приезжала на дачу, так к ней разве что в очередь не выстраивались мамаши с детьми, она никому не отказывала в помощи, никогда. И так мы сидели, Лиза рисовала, я читала, а Владик просто смотрел, что она рисует. Потом она спрятала альбом и карандаши в рюкзак и поднялась. Я поняла, что она хочет пойти погулять, и мы пошли, а Владька остался. Я велела ему идти домой и даже близко к озеру не приближаться. Помню, когда мы были на речке, его позвала доктор Оржеховская. Она отчего-то всегда очень боялась, что Владька утонет. Ну, он, конечно, лез к воде, как маньяк – ужас, до чего любил в реке бултыхаться! Сонька частенько брала его с собой, но всегда строго следила, чтобы он, не дай бог, и правда не утоп, в нашей реке водовороты такие, что люди тонули, и скотина тонула не раз. Ну вот, я увидела, что Владьку увела мать, и мне как-то спокойнее стало – озеро глубокое, и река рядом, и по-хорошему я должна была отвести мальчишку домой, передать матери из рук в руки, но мне было лень тащиться по жаре к Оржеховским, и Лиза могла уйти без меня, так что когда забрали Владьку, я была рада.

– Там большие участки, как Оржеховская так быстро появилась?

– Вить, там по сей день есть дыра в заборе, они всю дорогу через нее шастали друг к другу. – Анжела усмехнулась. – Участки огромные, конечно. Кто бы стал в обход тащиться, сам подумай. Даже старик иногда лазил через эту дыру к профессору Оржеховскому, они в шахматы играли время от времени. Вот туда они и утянулись, а мы с Лизкой пошли вдоль берега. Мне очень хотелось к ребятам, но Лизка прошла мимо них.

– Сколько было примерно времени?