— Что это за парочка?

— Не имею представления. Во всяком случае не из наших мест, — ледяным голосом откликнулась Джоан.

— Сдается мне, что Поль выбирает себе нынче подружек со стороны, — с некоторой ноткой ревности заметила Клер. — Пора бы ему взяться за ум и малость остепениться. Он ведь ровесник Роберту, ты же знаешь.

— Знаю. — „Лучше тебя, и меня это не удивляет“, — пронеслось у нее в голове.

— Впрочем, он всегда был романтиком, — с сентиментальной улыбкой протянула Клер. — Всегда твердил, что ни за что не женится без любви. А он страсть как любит быть влюбленным! Но я знаю, что мама хотела бы, чтоб он наконец нашел порядочную девчонку…

— Не обязательно девчонку, — откликнулась Джоан, поглощенная распаковыванием запасов для пикника. — Главное, чтоб была с устоями и хорошая домохозяйка, такие и делают мужчину счастливым.

— Что касается умения готовить, так это непременное условие, — засмеялась Клер. — Ну вот наконец и они. Держу пари, что Поль сейчас скажет: „Нет ли чего-нибудь пожевать, девоньки?“

Роберт медленно шел вдоль тихой темнеющей воды. Солнце клонилось к западу, прилив достиг своей полноты и начал неслышно отступать, унося с собой остатки дня. Все было великолепно, просто великолепно, думал Роберт, наслаждаясь забытым ощущением своей телесности и каждым движением ноющих от приятной усталости членов. Сейчас, когда начинался вечер, ему не хотелось уходить.

Отвернувшись от гладкой, почти маслянистой поверхности спокойно дышащей бухты, он оглянулся на пляж. Острый взгляд выделил Клер, Джоан и Поля; словно на старинной картине их фигуры застыли в несвойственной живому окаменелости. Клер терпеливо сидела на песке и ждала его; ладони ее поглаживали колени. Поль восседал, словно Самсон в храме, под крышей пляжного зонта, а Джоан наклонилась к нему, пожирая его глазами. Сердце Роберта устремилось к сестре — ее тайна не была тайной для него с первого же момента, как он увидел ее с Полем. О, если бы эта пара могла обрести то счастье, какое выпало им с Клер!

Все трое и маленький островок золотого песка вокруг них купались в янтарном потоке вечернего предзакатного солнца, заливающего их, словно толстый медовый слой лака на старинной картине. Ему показалось, что он видит их из странного далека, что эту картину он выхватил и удержал на долю секунды благодаря какой-то необъяснимой игре света, будто время остановилось, и им не суждено никогда постареть. Всю жизнь потом он не забывал это мгновение и не переставал оплакивать его утрату.

Он инстинктивно двинулся в ту сторону, чтобы присоединиться к этой драгоценной группе. Но что-то удерживало его. Еще мгновение побыть наедине с самим собой, — услышал он настойчивый голос и почувствовал, что уступает необоримому внутреннему зову. Через секунду присоединюсь к ним… Только несколько мгновений побыть самим собой… побыть самим собой.

Отвернувшись и от пляжа, и от моря, он побрел куда глаза глядят, двигаясь в сторону разрушенных скал, чья роковая притягательность для кораблей былых времен дала бухте Крушения ее зловещее имя. Коварно погруженные почти целиком в воду, черные и глянцевито отсвечивающие и днем и ночью, они притаились, почти невидимые, по обеим сторонам устья бухты, некогда, очевидно, привлекательной для мореходов. Не думая ни о чем, всем своим существом отдавшись красоте вечера, Роберт подошел к подножию низкой, округлой скалы, названной еще аборигенами „Мать и Дитя“. Задумчиво обходя скругленные гладкие стены камня, он внезапно лицом к лицу столкнулся с девушкой из кафе.

Очевидно, она пришла из соседней бухты: сюда можно было пройти только потому, что низкий прилив оставил узкую полоску плоского мокрого песка между бухтами. Столь неожиданно было ее появление, столь поразителен вид этого странного, невесомого существа в гаснущем вечернем освещении, что он чуть не столкнулся с ней. Инстинктивно Роберт вытянул руки, чтобы схватить ее, но она с ловкостью атлета удержалась сама без посторонней помощи и молча стояла перед ним, словно ожидая, что он узнает ее перед тем, как заговорить. Закатное солнце расцвечивало белокурые, почти бесцветные волосы опаловыми, огненными и золотыми оттенками; ее глаза, глаза молодой сиамской кошки, смотрели на него не отрываясь, с каким-то невысказанным упреком.

— Простите, — услышал Роберт свой собственный голос, — я чуть не сбил вас с ног.

— Да пустяки — со мной все в порядке.

И снова ухо его уловило чуть заметную необычную интонацию ее голоса.

— Мы уже встречались, — сказал он, — в кафе. Я новый…

— Я знаю, вы — преподобный.

— Зовите меня Робертом. — Почему вдруг ему стало важно, чтобы она называла его так? — Пожалуйста, я вас прошу.

— Роберт, — она произнесла его имя так, как ребенок пробует на вкус конфету. — Ладно, Роберт, так Роберт.

Девушка стояла так близко, что он мог вдыхать свежий детский запах пота и соли на ее золотистой коже. Она были пониже ростом, чем ему показалось в первый раз; потом он сообразил, что здесь, на пляже, она без туфель. Девушка с любопытством глядела на него, но не прямо, а искоса, из уголков глаз, каким-то странно волнующим взглядом, поразившим его еще в кафе. Сколько ей лет? Восемнадцать? Девятнадцать? Слишком юная! — кричал в нем голос. — Слишком юная!

— Роберт! Ау! Роберт!