— Разумеется, и компания все это отлично знает. И Уилкес знает получше нас с тобой. Но Калдер хитрая лиса, он все проворачивал так, что комар носа не подточит. А если мы и получим поддержку, так это означает закрытие шахты как минимум на полгода, и, следовательно, потерю работы — а люди просто не могут на это пойти — у всех семьи. Вот и опять эта чертова „экономика“!

Отчаяние Поля отозвалось болью в сердце Роберта.

— Да, все это ужасно, — тяжело выговорил он. — Но ты же в конце концов возглавляешь местный профсоюз! Как ни крути, придется нажать на дирекцию и принять какое-то решение. Я помогу тебе, чем смогу. — Он улыбнулся. — Должны же друзья как-то помогать друг другу.

— Осторожнее, Роберт! — Джоан что есть силы сдерживалась, не желая вмешиваться в мужской разговор, но неожиданная декларация Роберта вынудила ее выступить против своей воли.

— Ради Бога, Джоан, о чем ты? — повернулся к ней Роберт. — Речь вдет о жизнях людей — жизнях их семей, их жен…

— Ого! — глаза Поля загорелись холодным огнем. — Слушай, слушай, преподобный, здесь все кругом сплошная борьба. Твой блаженный предшественник, Его Пресвятое Преподобие Джо Паттерсон, тот знал свое место. Большим начальникам не угодны радикальные священники. Подумай о своей драгоценной карьере, прежде чем пачкать лилейно-белые ручки в грязной политике!

— Роберт, одумайся! — Джоан видела, куда идет дело: на чашу весов ставились ее планы, и мешкать было нельзя. С еще большей настойчивостью она продолжила: — Восстанавливать против себя людей, значит перечеркнуть свое будущее! Ты же сам знаешь — тебе многое дано, и ты должен многое сделать в жизни — и гораздо больше пользы ты принесешь людям — всем без исключения — занимая достойное положение — настоятеля, скажем, или епископа — гораздо больше, чем если останешься простым священником небольшого прихода. Но ты же не хочешь оставаться здесь навсегда, застрять в Брайтстоуне на всю жизнь, не хочешь ведь!

— Вот так так! — сардонически рассмеялся Поль. — Тут все и вышло наружу. Что скажешь, Ваше преподобие?

— Я знаю, что тебе б не хотелось, чтобы я остался здесь на всю жизнь, Джоани, — как можно мягче произнес Роберт.

— Поэтому ты и не должен — не смеешь вставать на чью-то сторону! — закусив удила, выпалила она. — Они здесь все передрались друг с другом — город расколот надвое. Что можешь ты в этих условиях сделать?

Роберт глубоко вздохнул.

— Вопрос не в том, чью сторону принять, Джоан. Надо показать, что церковь тоже часть их жизни, что я служу здесь не ради воскресных шоу!

Поль зафыркал от удовольствия:

— Это уже интересно! Я рад, что занял местечко у самого ринга! Но послушай, Роберт, ты просто не понимаешь, во что можешь влезть. Уилкес и начальство держали Калдера, Форда и других в кармане и платили им, хорошо платили, чтобы те успокаивали работяг. Но больше замазывать происходящее на шахте им не удастся! Теперь у них будет куча неприятностей — и я возглавлю все это, я суну голову в петлю и подниму знамя. Ты мне сочувствуешь, но куда это тебя заведет?

— Уилкес твой работодатель, Поль, а не мой, — спокойно парировал Роберт.

— Ах, вот как! А много ли епископов, по твоему просвещенному мнению, делят харчи с шахтерами? И много ли едят из одного корыта с шахтовладельцами? Пошевели мозгами, преподобный? И нечего разводить по этому поводу благочестивый вздор! — Он закинул голову, чтобы выплеснуть в рот остатки пива, демонстрируя полное презрение к словам Роберта.

— Благочестивый вздор!

Наконец Роберт разозлился не на шутку, подумала Джоан. Эскапады Поля, кажется, возымели эффект. Роберт вскочил.

— Роберт… — с нескрываемым испугом вмешалась она, — Поль…

Пронзительная трель телефона прозвучала как еще один разгневанный участник спора. Наступила долгая болезненная пауза. Роберт взял трубку.

— Кто-кто? О, Молли… здравствуйте. Что? — Он вцепился в край стола. — Поль? Да, да, он здесь. Держитесь — мы сейчас будем.

Он положил трубку и взглянул на Поля как человек, собирающийся сообщить дурную новость.

— Поль, мне очень жаль. Это твой отец… врач уже едет…

Небольшой кортеж медленно поднимался на мыс, провожая в последний путь Джорджа Эверарда. Едущие в головной машине Молли Эверард и Поль не проронили ни слезинки. Как и многие вдовы, тысячи раз пережившие смерть мужа до самого события и понявшие, что хуже внезапной смерти бывает только смерть, затянувшаяся на многие годы, Молли обратилась в гранит. Она восседала между своими детьми, словно каменное изваяние, ее полная отреченность и величие воплощали горе всех женщин мира.