Когда я добежал до деревни и повернул за один из сараев, то увидел вдали на одном холме группу офицеров. Позади них во всю скачь мчалась артиллерия. Я посмотрел внимательнее и узнал императора. Он сидел верхом на белой лошади. Я видел его очень отчетливо. Он не шевелился и глядел на битву в бинокль.

Это зрелище наполнило меня радостью, и я закричал изо всех сил:

— Да здравствует император!

В деревне еще находились жители. Все они спешили попрятаться в погреба.

После кое-кто упрекал меня за то, что я так быстро удрал с поля боя, но я резонно отвечал:

— Если отступал сам маршал Ней, то Жозеф Берта мог отступать и подавно!

Я прибежал в деревню первым. Клипфель, Зебеде и другие были еще в поле. До меня доносился невероятный шум. Столбы дыма проносились над крышами, куски черепицы летели вниз, пули впивались в стены.

Со всех концов, по улицам и закоулкам, перелезая через ограды садов, в деревню сбегались наши солдаты и, повернувшись, открывали огонь. Они были без киверов, в разорванных мундирах, покрытые кровью, и имели вид безумцев. Все это были пятнадцати-двадцатилетние юнцы. Но дрались они мужественно.

Пруссаки, руководимые старыми офицерами, подошли к деревне и стали тоже карабкаться через стены и изгороди. Нас собралось человек тридцать. Под прикрытием одного овина мы открыли огонь по неприятелю. Рядом находился фруктовый сад, где цвели громадные сливовые деревья.

Много пруссаков, пытавшихся перебраться через стену, полегло здесь. Но они все подходили и подходили. Пули так и свистели около ушей. Дверь овина была сбита, солома свешивалась с крыши, штукатурка обсыпалась. Выстрелив, мы тут же прятались за сарай и там заряжали ружье, но тем не менее пятеро-шестеро из нас уже свалились носом в землю. Мы были в таком возбуждении, что не обращали на это внимания.

Когда я собирался выстрелить уже в десятый раз и приложился, ружье внезапно выпало у меня из рук. Я нагнулся, чтобы поднять его, и упал: пуля попала мне в левое плечо. Кровь бежала по груди, точно горячая вода. Я пытался встать, но смог только сесть, прислонившись к стене. Кровь дотекла уже до ног, и я подумал, что здесь мне суждено умереть. Дрожь охватила меня.

Товарищи продолжали стрелять над моей головой, а пруссаки отвечали им.

Боясь, что в меня может попасть новая пуля, я уперся в стену правой рукой, чтобы отодвинуться дальше, и упал в канаву, которая отводила воду с улицы в сад. Моя рука была точно свинцовая; голова кружилась. Я слышал пальбу, как сквозь сон…

Не знаю, сколько времени это продолжалось. Когда я снова раскрыл глаза, наступала уже ночь. Пруссаки бегом мчались через деревню. В соседнем саду я увидел старого прусского генерала с седыми волосами и обнаженной головой. Он был верхом. Крикливым голосом он велел везти пушки, и офицеры во всю прыть бросились исполнять приказание. Около генерала стоял на небольшой стене доктор и перевязывал ему руку. С другой стороны находился русский офицер, тоже верхом. Это был молодой человек небольшого роста в треуголке с зелеными перьями.

Я живо вижу и сейчас этого старого генерала с большим носом, широким лбом и острым взглядом; его свиту; лысого доктора в очках; и в глубине, шагах в пятистах, наших солдат, которые выстраивались в боевой порядок.

Стрельба прекратилась, но слышались какие-то ужасные крики. Доносился шум колес, стоны, проклятия, хлопанье бича. Я приподнял голову и увидел две пушки, мчавшиеся по деревне. Артиллеристы изо всех сил нахлестывали лошадей и колеса ехали через груду раненых и мертвых, точно по соломе. Кости хрустели! У меня волосы стали дыбом.

— Сюда! — крикнул старый генерал. — Поставьте их около фонтана!

Пушки были установлены. Снарядные ящики привезли галопом. Я слышал, как старик, обернувшись к русскому офицеру, отрывисто сказал:

— Передайте императору Александру, что я в Кайа. Если мне пришлют подкрепление, битва выиграна. Надо действовать! Нам надо ждать скорой атаки. Я чувствую, что Наполеон приближается. Через полчаса он нагрянет на нас со своей гвардией. Как бы то ни было, он у меня в руках. Только, ради бога, не теряйте ни минуты, — и победа будет за нами.

Молодой человек ускакал галопом. В это время около меня кто-то произнес:

— Этот старик — генерал Блюхер [8] … Ах, негодяй! Если бы у меня было ружье в руках!

Повернув голову, я увидел старого тощего сержанта. Он сидел около дверей овина и упирался обеими руками в землю — его ноги были перебиты пулей.

Его желтые косившие глаза следили за прусским генералом; крючковатый нос среди громадных усов походил на клюв.

— Если бы ружье было в моих руках, ты бы увидел, чья победа!