Он сидел у камина, поставив ноги на решетку, и курил трубку.

– Ах, это вы!
– сказал он, вскакивая со стула.

– Да, это я!.. Родольф, я хочу с вами посоветоваться.

Но слова застряли у нее в горле.

– А вы не изменились, все такая же очаровательная!

– Значит, не настолько уж сильны мои чары, если вы ими пренебрегли, - с горечью заметила она.

Родольф стал объяснять, почему он так поступил с ней, и, не сумев придумать ничего убедительного, напустил туману.

Эмму подкупали не столько слова Родольфа, сколько его голос и весь его облик. Она притворилась, будто верит, а может быть, и в самом деле поверила, что причиной их разрыва была некая тайна, от которой зависела честь и даже жизнь третьего лица.

– Все равно я очень страдала, - глядя на него грустными глазами, сказала она.

– Такова жизнь!
– с видом философа изрек Родольф.

– По крайней мере, жизнь улыбалась вам с тех пор, как мы расстались?
– спросила Эмма.

– Ни улыбалась, ни хмурилась...

– Пожалуй, нам лучше было бы не расставаться?..

– Да, пожалуй!

– Ты так думаешь?
– придвинувшись к нему, сказала она со вздохом.
– О Родольф! Если б ты знал!.. Я тебя так любила!

Только тут решилась она взять его за руку, и на некоторое время их пальцы сплелись - как тогда, в первый раз, на выставке. Он из самолюбия боролся с прихлынувшей к его сердцу нежностью. А Эмма, прижимаясь к его груди, говорила:

– Как я могла жить без тебя! Нельзя отвыкнуть от счастья! Я была в таком отчаянии! Думала, что не переживу! Я потом все тебе расскажу. А ты... ты не хотел меня видеть!..

В самом деле, все эти три года, из трусости, характерной для сильного пола, он старательно избегал ее.

– Ты любил других, признайся!
– покачивая головой и ластясь к нему, точно ласковая кошечка, говорила Эмма.
– О, я их понимаю, да! Я им прощаю. Ты, верно, соблазнил их так же, как меня. Ты - настоящий мужчина! Ты создан для того, чтобы тебя любили. Но мы начнем сначала, хорошо? Мы опять полюбим друг друга! Смотри: я смеюсь, я счастлива... Ну, говори же!

В глазах у нее дрожали слезы: так после грозы в голубой чашечке цветка дрожат дождевые капли, - в эту минуту Эммой нельзя было не залюбоваться.

Он посадил ее к себе на колени и начал осторожно проводить тыльной стороной руки по ее гладко зачесанным волосам, по которым золотою стрелкою пробегал в сумерках последний луч заходящего солнца. Она опустила голову. Родольф едва прикоснулся губами к ее векам.

– Ты плачешь!
– проговорил он.
– О чем?

Эмма разрыдалась. Родольф подумал, что это взрыв накопившихся чувств. Когда же она затихла, он принял это за последний приступ стыдливости.

– О, прости меня!
– воскликнул он.
– Ты - моя единственная. Я был глуп и жесток! Я люблю тебя и буду любить всегда!.. Скажи мне, что с тобой?

Он стал на колени.

– Ну так вот... Я разорилась, Родольф! Дай мне взаймы три тысячи франков!

– Но... но...
– уже с серьезным лицом начал он, медленно вставая с колен.

– Понимаешь, - быстро продолжала она, - мой муж поместил все свои деньги у нотариуса, а тот сбежал. Мы наделали долгов, пациенты нам не платили. Впрочем, ликвидация еще не кончена, деньги у нас будут. Но пока что не хватает трех тысяч, нас описали, описали сегодня, сейчас, и я, в надежде на твое дружеское участие, пришла к тебе.

«Ах, так вот зачем она пришла!» - мгновенно побледнев, подумал Родольф.

А вслух совершенно спокойно сказал:

– У меня нет таких денег, сударыня.

Он говорил правду. Будь они у него, он бы, конечно, дал, хотя вообще делать такие широкие жесты не очень приятно: из всех злоключений, претерпеваемых любовью, самое расхолаживающее, самое убийственное - это денежная просьба.

Некоторое время она смотрела на него не отрываясь.

– У тебя таких денег нет!

Она несколько раз повторила:

– У тебя таких денег нет!.. Зачем же мне еще это последнее унижение? Ты никогда не любил меня! Ты ничем не лучше других.

Она выдавала, она губила себя.

Родольф, прервав ее, начал доказывать, что он сам «в стесненных обстоятельствах».

– Мне жаль тебя!
– сказала Эмма.
– Да, очень жаль!..

На глаза ей попался блестевший на щите карабин с насечкой.

– Но бедный человек не отделывает ружейный приклад серебром! Не покупает часов с перламутровой инкрустацией!
– продолжала она, указывая на булевские часы.
– Не заводит хлыстов с золочеными рукоятками!
– Она потрогала хлысты.
– Не вешает брелоков на цепочку от часов! О, у него все есть! Даже погребец! Ты за собой ухаживаешь, живешь в свое удовольствие, у тебя великолепный дом, фермы, лес, псовая охота, ты ездишь в Париж... Ну вот хотя бы это!
– беря с камина запонки, воскликнула Эмма.
– Здесь любой пустяк можно превратить в деньги!.. Нет, мне их не надо! Оставь их себе!